И протягивает мне толстый синий конверт.
Письмо
Настроение у всех было превосходное.
Как только я, размахивая письмом, вышел в сад, меня сразу же простили. И я был очень рад этому. Что там ни говорите, а стоять в неуютном углу пасмурной кухни — занятие не слишком весёлое.
Я с удовольствием присел на тёплую траву и с ещё большим удовольствием захрустел сочным яблоком, которое сорвал для меня воробышек Коля. Наташа сразу же вскарабкалась мне на плечи. Коля так и остался на дереве и сейчас раскачивался вместе с яблоневой веткой. Только старался поменьше шуметь, потому что Аннушка нам читала письмо от своей мамы. Громко и с выражением.
— «Здравствуйте, дорогая Аннушка и Володя!»
— Это ты, значит, дорогая, а я так себе, без названия, — обиженно сказал я и стряхнул с себя Наташу. — Невежливая мама у тебя, Аннушка.
— Напрасно ты так говоришь, Володя, — отвечает Аннушка. — Моя мама очень, очень хорошая. Если хочешь знать, ты у неё «уважаемый». Мама так всем своим знакомым пишет. Вот так: «Здравствуйте, дорогая Аннушка и уважаемый Володя!»
— Хорошо, — одобрил я. — Читай дальше.
Аннушка продолжала;.,
— «Пишу вам с БАМа, с самой далёкой и большой комсомольской стройки. Уже несколько дней я живу в новой гостинице, напротив новой школы-десятилетки. А до этого я несколько дней не вылезала из вездеходов да вертолётов — знакомилась с будущей трассой…
— Вот бы нам туда… — прозвучал с ветки мечтательный голос.
— «Сейчас на БАМе очень тепло. Тайга большая, звери непуганые. Людей очень много, и всё больше молодые. А машин всяких ещё больше. Жаль только, что детей пока маловато, все очень огорчаются, когда вспоминают. об этом. Зато какую школу выстроили для них! Как в самом большом городе. И тех детей, которые здесь уже есть, очень любят и балуют…
— Вот бы нам туда! — мечтательно повторил Коля.
— А что, тебе здесь плохо? — спросил я.
— Конечно, нет!.. Но там, наверное, интересней, в одной тайге чего только не увидишь. И потом… — Коля даже заёрзал на своей ветке, — и потом, интересно, чем там детей балуют.
— Да, очень интересно, — поддержала его Наташа и залезла рукой в банку с малиной, которую начала было собирать Аннушка.
— «Только баловать их почти что нечем, — словно отвечает им Аннушка. — Одно лишь печенье да конфеты продаются в магазинах. Зато когда сюда привозят свежее повидло, для детишек наступает настоящий праздник…
— Не люблю повидла! — скривилась Наташа. — Варенье намного вкуснее.
И Коля молчит: наверное, раздумывает, стоит ли ехать — такую даль ради того, чтобы тебя повидлом побаловали.
— Не мешай, пожалуйста, Наташа, — с досадой говорит Аннушка и продолжает дальше: — «Завидую Я вам, и все здешние ребятишки завидуют… Они очень интересуются, как вы живёте, какая рыба ловится в Днепре, какие звери бегают по приднепровским лесам. Меня уже дважды приглашали в местную школу, чтобы я рассказала маленьким бамовцам о Москве и о вас…»
— О нас? — радостно переспросила Наташа. — И обо мне тоже?
Я кивнул ей головой и приложил палец к губам: не мешай, мол, нам слушать!
А Аннушка продолжала:
— «В общем, хорошо здесь, весело, интересно, сразу же за посёлком можно набрать за несколько часов целое лукошко голубики. А у вас сейчас абрикосы, яблоки, малина… Ах, увидать бы хоть одну баночку самого расплохого варенья, на которое вы там, наверное, и смотреть уже не можете…» Это мама о. смородиновом варенье пишет. Правда, Володя?
— Может быть, — отвечаю я.
Что касаетс. меня, то я уже ни на какое варенье не смотрю. Надоело оно мне.
— А дальше моя мама ничего такого интересного не пишет, — сказала Аннушка. — Только, чтобы я тебя слушалась. И бабушку тоже. — Она бережно запрятала мамино письмо в кармашек сарафана.
Мы замолчали, обдумывая то, что Аннушка только что нам прочитала. Даже Наташа приумолкла.
— А сколько там людей, на этом БАМе? — наконец нарушил молчание Коля.
— На БАМе? — переспросил я. — Тысяч двадцать пять будет, об этом в газетах писали… Одних только строителей.
— Ого, как много! — воскликнул удивлённый Коля. — А вот таких, как мы, сколько будет?
— Таких, как вы, нет во всём мире, — ответил я. — Вы единственные такие.
Коля даже зарделся от смущения, но не отступает:
— Да нет же, я о тех говорю, кто тоже в третий класс перешёл. Или в четвёртый…
— Ну, о таких мне ничего не известно, — сказал я, помолчав. — Может, сто, а может, двести.
— И все они живут без варенья? — ужаснулась Наташа.