За долгие месяцы полета ему удалось внести существенный вклад в свою теорию. Он смог теоретически доказать, что в окрестностях Солнечной системы могут быть найдены своеобразные аналоги микроскопических черных дыр. Главным в его теории являлся вывод о том, что в определенной ситуации можно было, скользнув близ зоны гравитационного коллапса, уйти в иное пространство, перенестись в иной мир. Это было неслыханно дерзко, ведь по теории относительности ничего, кроме эффекта замедления времени, близ черной дыры не ожидалось. Да и являлась ли вообще гравитационная аномалия чем-то хоть отдаленно похожим на коллапсар? Многие даже не удосуживались разобраться в его теории, которая взрывала старые представления о пространстве-времени. Он и сам иногда сомневался в верности своих выкладок и рассуждений, поэтому его так удивляла уверенность Командора в правильности выводов его теории. Однако последнее слово оставалось за экспериментом, который они должны были провести в окрестностях гравитационной аномалии. А эксперимент этот, как, впрочем, и весь полет, был крайне рискованным. Дело в том, что для возвращения в
Солнечную систему должно было использоваться поле тяготения гравитационной аномалии. Малейшая ошибка в расчетах могла привести к гибели, ибо цезия ни на торможение в окрестностях аномалии, ни на самостоятельный разгон для возвращения к Земле не хватило бы. Оставалось лишь удивляться, как Командор добился разрешения на столь рискованный полет. Видимо, прежде всего сказался авторитет и вера в его навигационное мастерство. Кроме того, разгадка сущности гравитационной аномалии волновала многих ученых. Изучение природы аномалии могло стимулировать дальнейшее развитие физики, космогонии и астронавтики. И, наконец, если бы подтвердились выводы новой теории, то началась бы эра межзвездных гиперпространственных полетов.
…Сигнал тревоги раздался за два часа до того, как они должны были пересечь невидимую границу зоны, в которой их уже не спасло бы никакое чудо. Такого не мог предвидеть никто. Это было именно то открытие, ради которого они отправились в полет. Резкие непредвиденные скачки напряженности гравитационного поля, совершенно фантастические свойства пространства-времени и поразительные флюктуации в распространении электромагнитных волн в окрестностях гравитационной аномалии превосходили все ожидания. Никакая теория не могла этого предсказать и никакой межпланетчик не мог этого предвидеть, а тем более, найти выход из создавшегося положения. Открытие, подтверждавшее теорию и открывавшее новые непредвиденные перспективы для ее развития, несло им смерть. Больше того, они не могли послать сообщение на Землю, так как даже свет в искривленном пространстве распространялся по законам, ранее неведомым, вследствие чего невозможно было сориентировать на Землю луч передатчика.
— Если в течение часа не включим тормозные двигатели, то будет поздно, — сказал штурман, пересмотрев вычисления бортового компьютера.
— Но тогда у нас не останется цезия на обратный разгон? — спокойно спросил Командор.
— Да… — штурман еще раз взглянул на расчеты. — Корабль будет перемещаться в направлении созвездия Большого пса и примерно через шестьдесят тысяч лет достигнет окрестностей Сириуса.
— Сможем ли мы передать сообщение на Землю? — Командор казался совершенно спокойным, и можно было лишь догадываться, чего стоило ему это спокойствие.
— Боюсь, что нет… Борьба с гравиполем аномалии потребует форсирования работы реактора.
— Так… — Командор внимательно посмотрел на штурмана, затем перевел взгляд на него, продолжавшего лихорадочно изучать показания приборов. — Какие будут предложения?
Штурман молчал, а он, лишь на мгновение оторвавшись от приборов, извиняюще улыбнулся. Действительно, чем он мог помочь? Он был прежде всего ученым, исследователем. Он и сейчас изучал то, к чему стремился столько лет. Его ничтожный опыт астронавигатора вряд ли мог сравниться с опытом штурмана, а тем более Командора. Своей извиняющейся улыбкой он как бы говорил, что всецело полагается на них, вручая им свою судьбу. И еще он этой улыбкой как бы отстранялся от ответственности и просил не отрывать его от дела. Собственно говоря, до него толком и не доходила опасность положения.
— Показания приборов записываются автоматически, — сказал Командор. — Если мы выберемся, у вас будет достаточно времени, чтобы проанализировать их.
— Да, конечно… — он вновь улыбнулся и заставил себя сесть спиной к приборам.
— Какие будут предложения? — обыденным голосом повторил Командор.
— Можно демонтировать защиту реактора, — предложил штурман.
— Это четыре тонны свинца…
— Ты предлагаешь весь обратный путь проделать в скафандрах? — Командор с сомнением покачал головой. — Боюсь, что и они не спасут нас от лучевой болезни, ведь мы будем находиться под облучением около семи месяцев.
— Если мы облегчим корабль на шесть тонн, то сможем не только вырваться из ловушки, но и послать сообщение на Землю…
— Шесть тонн… — задумчиво повторил Командор. — Значит, даже демонтаж защитной плиты недостаточен…
— Можно катапультировать аварийные запасы пищи, воды, кислорода, — неуверенно предложил он, искоса взглянув на показания приборов. Напряженность гравиполя продолжала увеличиваться.
— При многомесячном радиационном облучении лишь нормальное, или даже повышенное питание дает шанс выжить. К тому же аварийные запасы имеют массу менее тонны…
— Если не начнем торможение через сорок минут, то будет поздно, — напомнил штурман, взглянув на бортовой хронометр и шкалу гравиметра.
— Что если демонтировать и выбросить кресла, — предложил он. — Вместе они весят не менее центнера…
— А перегрузки при торможении? — хмуро спросил Командор.
— Можно на пол лечь, — поддержал его штурман. — К тому же можно демонтировать фальшпанели и некоторые дублирующие системы.
— Итак, слушайте мой приказ! — Командор резко встал и подошел к люку, ведущему в шлюзовой отсек. — Аварийные запасы — в контейнеры и за борт! Штурман демонтирует дублирующую систему и амортизационные кресла, физик складывает все это в контейнеры и передает мне в шлюзовой отсек. Я отправляюсь облачаться в скафандр. По местам. Дорога каждая секунда…
— А защитную плиту? — растерянно спросил штурман.
— Потом… А пока выполняйте приказ!
…Через двадцать минут около двух тонн грузов уже находилось в шлюзовом отсеке.
— Несите еще пару контейнеров с продуктами! — тоном, не терпящим возражений, приказал Командор. Он был уже в скафандре и готовился к задраиванию люка, ведущего из орбитального отсека в шлюзовой.
— Но ведь уже достаточно! — пробормотал штурман.
— Приказы не обсуждаются, — внезапно изменившись в лице, проговорил Командор.
— Не пускай его!!! — закричал вдруг штурман не своим голосом и бросился к шлюзовому отсеку.
Мощный удар бронированной перчаткой скафандра отбросил штурмана назад, в орбитальный отсек. Ударившись затылком о нульт, штурман мягко осел на пол.
— Время! — крикнул Командор. — Через восемь минут будет поздно!
И такая была убежденность в голосе Командора, что он не мог не повиноваться. Он был словно в полусне. Перешагивая через распростертое на полу тело штурмана, он помогал Командору вытаскивать в шлюзовой отсек все новые и новые контейнеры с пищей, водой и кислородом. Прошло три минуты, потом еще столько же… Штурман уже начал стонать и шевелиться, а они продолжали вытаскивать в шлюзовой отсек запасы, предназначенные для одного из них. Несмотря на свое состояние, он понимал, что это был единственно правильный выход. Кто-то должен был пожертвовать собой ради жизни остальных. Иначе они погибли бы все… А запасы пищи, воды и кислорода, необходимые для одного человека на время обратного полета, весили как раз около шести тонн. В этом случае отпадала необходимость в катапультировании противорадиационной защиты…
Позднее, вспоминая эти восемь минут, он пытался понять, как он мог смалодушничать?! Ведь не страх, не трусость были тому причиной… Вернее, не только или, может быть, не столько они?.. Ведь в эти минуты он думал и об открытии, которое только еще начало сформировываться в его мозгу. Вряд ли кто-нибудь, даже изучив записи показаний приборов, смог бы сделать выводы и прогнозы, которые позднее привели к созданию гиперпространственных звездолетов. Ведь он работал в этом направлении многие годы почти в абсолютном одиночестве. Если бы он погиб, если бы погиб его мозг… Впрочем, может ли даже создание теории гиперпространственных переходов служить оправданием?..