Доктор погасил фонарик, и они вслушались в ожившую темноту, уставившись в черный потолок. Невнятный шорох повторился вновь. Доктор беззвучно поднялся, достал копье и мягко подкрался ближе к хлипкой входной двери. Пришлый вжался в стену за его спиной, вытащил нож и принялся нервно перекидывать его из одной руки в другую. Шелест повторился, и нечто снова двинулось по крыше, доползло до ее края и напряженно замолчало. Оно тоже прислушивалось.
Димка выглянул в посиневшую оконную щель – темно, только матовые, фиолетовые сумерки. Он протянул руку к входной двери и скрипко ее приоткрыл. Двое других молча и бесшумно замотали головами – нет, мол, не открывай! Но в темноте он их не видел.
Нечто грузное вновь осторожно оживилось, вздохнуло, прогудело по крыше и громко спрыгнуло на снег. Димка не выдержал, раскрыл дверь пинком, выскочил на улицу, щелкнув налобным тускленьким фонариком и, туго натянув тетиву лука, с воплем бросился к противнику.
Михалыч, сжавшись, пригнувшись и выставляя короткое отточенное копье в два шага выпрыгнул за ним, крутнулся влево, вправо, готовый и к нападению, и к защите.
Но вокруг домика, пнем торчащего в вечерней фиолетово–белесой пустоте, никого не оказалось.
– Никого… – с надеждой предположил Док и уставился на бесформенную кучу снежного фарша, громоздящуюся под окном. – Снег с крыши съехал?
– Никого? Там никого? – дрогнул из темноты каморки Пришлый. – Кто там? Никого? Снег? Кто там?
Димка обежал домик, мутновато-желтым пучком своего фонаря внимательно вглядываясь в отметины на снегу.
– Вроде все следы старые, – он подошел к куче, пнул ее ногой, поднял голову с фонариком и рассмотрел крышу: – Шифер мокрый и скользкий. Вот снег и соскользнул!
– Ну дела, ё-мое! – облегченно рассмеялся Доктор, привычно схватившись за сердце. – Снега испугались! Ё-мое! Как мыши! А ты молодец, не испугался!
– Еще как испугался! – весело смеясь, признался Димка. – Только, я когда боюсь, всегда иду в это место, чтоб не бояться. Даже, если это что-то ужасное, например… снег!
И они так расхохотались, что даже далекое морозное эхо откликнулось им из синюшной темноты. Мелочно и тонко обостряя звуки, приближалась ночь.
– А я такой – “ха!” – оживился Пришлый и, возбужденно размахивая руками, выбежал из домика. – Ножичек – раз, такой! Всех почикаю!
Михалыч, проглатывая и подавляя смех, перевел шутки в дело:
– Но, будь осторожнее, не нарывайся! – по-отечески добродушно пожурил он Димку и тяжко выдохнул. – Ху–ух!
– А я! А я?! Раз, такой! Тоже! – повторился Пришлый, и замер: где-то рядом раздался надрывный волчий вой.
– Совсем близко! – встревожился Доктор. – Услышали нас! К охоте воют!
Добытчики метнулись было обратно в темноту каморки, но Доктор вскрикнул хриплым от волнения голосом:
– Тихо! – путники остановились и прислушались: со стороны города в вечернее безветрие плавно вплетался глухой рокот мотора. – Снегоход! Мародеры! Идут по следу!
– Мародеры! – повторил Пришлый сиплым шепотом. – Я не хочу! Я знаю! Я не хочу…
– Мы поборемся! – решительно обнадежил его Док. – Успеем дойти до водохранилища, туда могут и не сунуться. Идем строго на юго-запад. Главное, добраться до катера, там и укроемся!
Они схватили лямки, двинулись по скользкому насту и вскоре вышли на плоскую ледяную равнину, под мертвой плитой которой покоились воды озера.
Пришлый, превозмогая тяготу, поравнялся с Доктором:
– Не догонят? Мародеры… Не догонят нас?
– Не знаю, – Коротко буркнул Доктор и, захлебываясь собственным паром добавил: – Мы уже… На озере… Могут побоятся…
Успокоенный Пришлый отстал в сумерки, но тут же вновь нагнал Доктора, хрипко звеня полозьями санок о неровности льда:
– И чего? Призрак тот… чего он? – спросил он уже без ехидства. – Сошел? С ума сошел что ль от аномалий? На озере этом…
– Вроде того, – задыхаясь от быстрой ходьбы, ответил Доктор. – Он совсем опустился… потерял всякий… вкус к жизни… Но однажды он сказал… Он понял… Как все это… Работает.
– Сошел, значится, – услышал, что хотел, Пришлый и опять отстал, пойдя вторым и вытеснив Димку в конец колонны.
Так шли они без отдыха и разговоров, быстро, как могли, будто в бесконечном мрачном сне, в котором не видно ни начала, ни конца, а все, что нужно, это быстро идти. Только плоское небо и плоский лед, плоский, быстро темнеющий мир без деталей, которые при ходьбе обыкновенно мелькают мимо и позволяют осознавать собственное движение.