– Однако, здрасьте вам, – щуря и без того узкие глаза, поприветствовал сидящих за столом незнакомец. – Моя слышал, проводника нада? Я проводник, однако. Денга плати – отведу. Тайга – мой дом. Моя там всё знает!
Писатель и журналист дружно поднялись из-за стола, ещё не веря в удачу, указали гостю на свободный стул, приглашая душевно:
– Проходите, садитесь. Так вы, значит, проводник будете? – суетился Студейкин.
– Я проводник, – гордо вскинув голову, отрекомендовался вошедший и, решительно хлопая отворотами бродней, протопал к столу. Сбросив с плеча ружьё, прислонил его стволами вверх к стене. Бережно снял шляпу и передал её склонившемуся над ним угодливо Богомолову. Расстегнул на груди телогрейку, утёр драным рукавом потный лоб. – Жарко, однако. Чай кушать нада!
– Чаю, к сожалению, нет, – пристраивая шляпу гостя, за неимением вешалки, на телевизоре, посетовал журналист, зато писатель нашёлся мгновенно: – А самогоночка есть! На кедровых орешках. Не желаете откушать за компанию с нами?
– Желаю, – степенно согласился проводник.
– Вот, сальцем закусите, – подавая ему щедро наполненную до краёв стопку, потчевал Богомолов. – Вам как, вера свининку употреблять дозволяет?
– Православные мы, – пояснил чинно гость и, обтерев ладони о чёрные волосы на макушке, слегка тронутые сединой и слипшиеся от пота, принял осторожно стаканчик. Держа его обеими руками перед собой, кивнул поочерёдно хозяевам стола: – Знакомы будем. Узун Булак моя зовут.
Журналист и писатель, улыбаясь заискивающе, потянулись к нему стопками, представились в свою очередь.
Проводник, стараясь не пролить ни капли, вылил самогонку в рот, шевеля острым кадыком на невыбритой шее: глок-глок-глок…
Богомолов подмигнул Студейкину заговорщически: вот, мол, на ловца и зверь бежит, а потом обратился уважительно к гостю:
– А вы, э-э… товарищ Булак, из местных охотников будете?
Гость пошарил на поясе, извлёк из кожаного чехла нож с длинным и острым лезвием, насадил на него кусочек сала, отправил в рот, пожевал. Икнув громко, изрёк:
– Охотник я. И отец охотник, и дедушка. Тунгусы – все охотники, однако.
– И… в Гиблую падь готовы с нами идти? – замирая, поинтересовался Студейкин.
– Готов. Гиблая падь знаю. Ходил туда, – коротко согласился проводник.
– А как же болота? Топи непроходимые? – опасливо спросил писатель.
– Есть, однако, болота, – подтвердил Узун Булак. – Совсем тиха пойдём. Деньга платишь? – ткнул он вдруг указательным пальцем в грудь журналисту.
– Платишь, – невольно подражая манере разговора проводника, с готовностью кивнул Александр Яковлевич. – Пятьсот рублей даю.
– Тыща! – категорически возразил гость.
– По рукам! – легко согласился Студейкин.
Проводник удовлетворённо кивнул, почмокал губами. Потом указал на пластиковую полторашку:
– Налей.
Богомолов споро наполнил стопки. Узун Булак выпил, не чокаясь, утёр губы тыльной стороной ладони.
– Огненная вода – хорошо. – Поднявшись из-за стола, предупредил: – Завтра тайга пойдём. Когда солнце проснётся. Собирайтесь. Сам за вами зайду.
И, прихватив шляпу и ружьё вышел, не попрощавшись.
Студейкин посмотрел ему вслед, покачал головой:
– Странный какой-то.
– Да ладно тебе, – успокоил коллегу писатель. – Тунгус – он и есть тунгус. Твоя моя не понимай. Абориген, одним словом. Но тайгу знает. И в Гиблую падь нас отведёт. Так что давайте, Александр Яковлевич, в дальнюю дорогу готовиться. А я в сельмаг сгоняю. Топорик там присмотрел. Опять же котелок походный надо купить, чтоб на костре пищу готовить.
– Я с вами! – возбуждённо выскочил из-за стола журналист. – Посмотрю, что ещё из провианта с собой захватить. Всё-таки в тайгу идём, на поиск непознанного!
7
Едва рассвело, троица покинула ещё тихое по-ночному село. Сразу за околицей, после короткой череды выгороженных кривыми плетнями огородов, стожков сена, россыпью белеющих зыбко стволами берёзок начиналась тайга. Сперва прореженная местными жителями, с торчащими тут и там пнями, расчищенная от валежника, прибранного на растопку, она с каждым шагом путников густела всё больше, вздымалась ввысь, а влажная от утренней росы тропинка вилась меж высоких прямых, как корабельные мачты, сосен, уводила в самую чащу.
Впереди, хлопая подвернутыми голенищами бродней, шагал решительно проводник Узун Булак. На плече его болталось ружье, спина горбилась под объёмистым рюкзаком, набитым провизией – банками с говяжьей и свиной тушёнкой, гречневой кашей, шпротным паштетом, прочей консервированной снедью, оказавшейся в ассортименте сельского магазинчика. Такую же тяжёлую поклажу волокли бредущие следом писатель и журналист. Кроме того, Богомолов тащил одноствольную, тронутую ржавчиной берданку тридцать второго калибра, выменянную вместе с горстью патронов на полторашку самогона у местного пьяницы, а Студейкин – телескопическую удочку, напоминавшую в сложенном виде милицейскую резиновую дубинку. Запас продовольствия в пути путешественники намеревались пополнять за счёт охоты и рыболовства.