– Бросьте вы, – отмахнулся от оседлавшего любимого конька журналиста писатель. – Тоже мне, гринписовец нашёлся. По мне, их травить всеми способами надо… Дустом, или там… дихлофосом.
– Да как… как вы можете так рассуждать! – всплеснул руками Студейкин. – Это мнение обывателя, а не учёного-натуралиста. В природе нет полезных или вредных созданий. Всякая тварь божья имеет своё предназначение, а её существование – смысл, который не всегда доступен для понимания человека. Уж если на то пошло, не насекомые, которые всего лишь питаются кровью, чтобы продолжить свой род, не преследуя при этом, так сказать, личных мотивов, а человек является главным злом на планете! Комар кусает вас не от ярости, злобы. Да и пьёт кровь лишь самка комара, которая обеспечивает таким образом свою способность к воспроизводству потомства. А человек прирежет вас из мести, из озорства, просто потому, что у него настроение плохое, и глазом не моргнёт!
– Эт точно, – со знанием дела подтвердил милиционер. – Другого паразита надо бы прихлопнуть просто как вошь или комара, а мы с ним возимся, права его личности соблюдаем, проявляем гуманность. – Помешав в очередной раз в котелке, он, дуя на ложку, хлебнул и махнул удовлетворённо рукой. – Давай миски, ребята, знатный кулеш получился!
Похлебав жидкой каши, путники, экономя провизию, не слишком сытыми стали обустраиваться на ночлег. Нарубили лапника, сложили его у подножья огромной пихты, раскатали спальные мешки и уже в полной темноте юркнули в них, зябко обхватив себя руками за плечи.
3
В ту ночь Богомолов спал плохо. Он долго ворочался на жёстком ложе, ощущая спиной сучья лапника и стылую сырость земли, смотрел с тоской на тёмную, обступившую со всех сторон маленький лагерь тайгу. Костерок мигал в сгустившемся мраке, бился, догорая, словно мотылёк-однодневка. Дунь на него и погаснет, растворится в ночи без следа… Противно гундели, наплевав на то, что исход лета для них – не сезон, самые стойкие и отважные комары, норовили прорваться сквозь накинутую на лицо противомоскитную сетку, и в существовании этих мерзавцев, конечно же, был, если верить Студейкину, недоступный пониманию писателя Богомолова высокий космический смысл…
От спального мешка, застёгнутого до подбородка, у Ивана Михайловича разыгралась клаустрофобия. Ему чудилось, что его, помимо воли, заперли в тесном гробу, заколотили крышку, погрузив в темень могилы, и начали засыпать сверху землей. Он даже слышал, как застучали комья о доски, а когда, отчаянно пытаясь смахнуть крышку гроба прижатыми к туловищу руками, забился в истерике и стянул-таки с себя накомарник, то понял, что над тайгой пошёл тихий осенний дождь. Редкие капли пробивали крону пихты, прикрывшей место ночлега, и падали монотонно, стуча в брезент спального мешка: бум… бум… бум-бум…
Тело писателя ныло от усталости, накопившейся за день, ломило натруженные рюкзаком плечи, ноги при каждом неловком движении сводило судорогой, и он проклял ту минуту, когда в погоне за низкопробным сюжетом, подогреваемый тщеславием и чрезмерным употреблением крепкой кедровки, согласился стать попутчиком экстремала-журналиста, одержимого манией найти реликтового гоминоида в таёжной глуши.
«Какой, к чёрту, снежный человек?! – дрожа от ночного холода, тоскливо соображал Богомолов. – Кого нынче заинтересуют такие истории с бородой? Журнал „Вокруг света“? Да и тот, кажется, писал на эту тему в шестидесятых годах прошлого столетья…»
Сейчас издателям женскую ироническую прозу подавай, изотерику, на худой конец детективы и триллеры. Вот о чём надо книги писать! Взять себе псевдоним, что-нибудь вроде Стеллы Мамашкиной, и строчить по роману в месяц. А первый из этой серии можно начать так: «Следователь по особо важным делам Элеонора Тяпкина шла в туфельках по газонной траве напрямик, не разбирая дороги. По её прекрасному одухотворённому лицу, смывая с длинных ресниц синюю тушь, катились крупные жемчужные слёзы…»
Иван Михайлович всё глубже погружался в сон и уже отчётливо видел эту следовательшу – худощавую, высокую, с длинными стройными ногами, тонкой талией, в кителе с майорскими погонами, вздыбленном на груди, рвущемся из тесноты мундира бюстом. Отважная милиционерша пёрла напролом по тайге с пистолетом в руках, а от неё уходил, злобно оглядываясь, огромный и косматый, абсолютно голый мужик, вооруженный каменным топором…