В книге писали, что последнего тура убили в Польше в семнадцатом веке. А смилодон, уинтотерий и динохиус жили на земле десятки тысяч лет назад.
— Ба, а что ученые говорят? — спросил Леша у бабушки, когда она кормила их с Ларкой ужином. — Ведь это такие древние животные, которые больше нигде на свете не сохранились. Только у вас в лесу. Тут заповедник нужно делать и сохранять их, а не отстреливать.
— Незачем их сохранять. Опасные они. Сколько народу убили! Если такие расплодятся — страшно подумать, что на земле будет. И ученые ничего не говорят. Потому что они про это не знают.
— Так надо сообщить!
— Не надо. Ничего, кроме беды, от этого не будет. Мы уж сами научились справляться. Чужих советом да доглядов нам здесь не нужно.
На другой день Леша с Мишкой отправились к бабке Митревне. Они с дрожью в коленках приближались к ее двору, но пока книги на руках — нужно было сравнить черепа на картинках с теми, которые в сарае висели. Чтобы точно уж знать.
Бабка Митревна всем видом своим выражала недовольство, но в сарай пустила. Даже заглядывала Леше через плечо в книгу и комментировала:
— Неправильно нарисовано. Не такие они. У зубатого шкура не гладкая рыжая, как тут, а с живота пятнистая, только вдоль хребта черная полоса. Носорог этот на самом деле не серый, а желтый. И какой же это кабан? Разве ж кабаны такие бывают? Ноги у него были длинные, как у лошади…
Но, видимо, серьезность столь научного подхода произвела на вредную бабку впечатление. Она отвела мальчишек к себе в сад, куда никого не пускала, налила каждому по стакану парного молока, дала по миске клубники. А потом с деланным безразличием сказала:
— Самый страшный зверь-то даже не зубатый, а вот этот, — она ткнула пальцем вверх, куда-то над головами мальчишек.
Леша чуть не подавился клубникой с молоком: первая мысль была, что на ветке над его головой примостился кто-то страшнее смилодона. Но, к счастью, речь шла всего лишь об очередном черепе, прибитом к стволу старой яблони. Только вот Леша при виде его позабыл про угощение. Череп этот напоминал то ли лошадиный, то ли козий, только более узкий, тонкокостный, с огромными глазными впадинами. А главное — точно из середины лба у него торчал длинный витой рог, тонкий и острый, ярко сияющий в солнечном свете.
Нет, легенды о единорогах Леша, конечно, слышал. И картинки с изображением мифического зверя видел. Все художники представляли себе единорога по-разному: кто — просто лошадью с рогом, кто — однорогим козлом с лошадиной гривой… Но во всех книжках всегда писали, что единорог является абсолютнейшим вымыслом, а то, что выдавали в непросвещенные времена за его рог, на самом деле — рог морского зверя нарвала!
Но вот на яблоне висит череп единорога. И рог его не очень похож на рог нарвала. Он изящен и грозен, как шпага. И сияет, словно расплавленный металл.
— Четырех мужиков покалечил. А двоих вовсе убил: папашу моего и соседа нашего. Я сама этого зверя застрелила. Семнадцать годочков мне было. А после уже Петр Андреевич ко мне посватался. Он-то с этим зверем справиться не смог. А я сумела.
— Он называется единорог, — благоговейно произнес Леша.
— Да знаю я, как он называется, — отмахнулась бабка Митревна.
С тех пор, что ни вечер — Леша требовал от бабушки Ани за ужином рассказов про таинственный Краснозоринский лес. И что ни вечер — узнавал новые невероятные факты.
Оказывается, в здешнем лесу еще и люди частенько пропадали. Прямо как в бермудском треугольнике. Просто исчезали, и все.
В Гражданскую войну пропал отряд белых. А потом и отряд красных, которые белых преследовали. Без следа пропали. Только две лошади вернулись.
В тридцатые годы сотрудников НКВД прислали разобраться с местными странностями. Трое из них пропали. Один сошел с ума. А еще один женился на местной девушке и тут жить остался. Он-то вроде бы и смог сделать так, чтобы начальство перестало интересоваться Краснозориным.
— Мишки твоего прадед. Хороший был человек. В войну погиб.
Во время оккупации над Краснозоринским лесом видели странные светящиеся объекты. Немцы послали туда разведчиков, те, разумеется, пропали, что свалили на партизан, которых в этих краях и вовсе не было.
В начале шестидесятых местная девушка Наташа Петровская («Ты ее знаешь, Леша, это тетя Наташа, которая в сельмаге работает») убегала от пьяного местного же парня, преследовавшего ее с очень нехорошими намерениями, и среди леса просто исчезла. Год о ней не было никаких вестей, все думали — убил ее тот пьяный. Доказать не могли, но плохим отношением из деревни его выжили. А год спустя появилась Наташа, как ни в чем не бывало, — те же платье и туфельки, и для нее года как бы и не было, минуты не прошло.