— Ты был так странно одет… Будто в девчоночье платьице вышитое. Волосики длинные и в косички заплетены. Я бы тебя за девочку приняла, если бы не знала точно с самого начала, что ты — мальчик и послан мне взамен моего, что я должна тебя взять к себе и воспитать, — тяжело, с присвистом дыша, шептала мама. — А ты все цеплялся за эту псину… А у нее из бока торчали стрелы. С синими и оранжевыми перышками.
Надя взяла малыша на руки, отнесла домой. Там, не вступая в разговор с пьяными и напуганными ее недавней истерикой родителями, сняла с него и сунула в печку яркое вышитое платьице, искупала мальчика, остригла ему волосы. Свидетельство о рождении сына хранилось у нее. Когда встал вопрос о похоронах мальчика, оформили дубликат, ибо свидетельства не было, мать найти не могли, а хоронить было нужно… Надя уехала вместе с новообретенным ребенком в город, где выдала его за Колю Олиференко, за своего родного сына.
— Я всегда любила тебя, как своего. Иногда я даже забывала, что не тебя родила, а другого…
— Я знаю. Я знаю, мамочка, — отвечал Коля.
Он действительно в этом не сомневался. Она любила его. Она отдала ему всю свою жизнь.
Коля заказал для мамы красивый розовый гроб с жестяными ангелочками. И отдал работникам морга шаль из вологодских кружев, которую в честь последнего их новогоднего праздника купил: чтобы они укутали ею маме голову. В гробу мама лежала очень нарядная — и совершенно неузнаваемая. Болезнь ее изуродовала. Это была уже не мама. Это была какая-то чужая страшная вещь. Но Коля все равно заказал отпевание и вообще все, что нужно для благопристойного отбытия в мир иной. И памятник сразу заказал. Гранитный, красный, с бронзовой поникшей розой под надписью.
Через пару недель после похорон Коля уволился со службы. Ребятам сказал, что, возможно, уедет надолго. Чтобы не беспокоились и не искали.
Оставил Ангелине Степановне ключи от своей квартиры и денег в количестве, достаточном ей для пожизненного прокорма, если он не вернется. Ангелина Степановна разрыдалась:
— Коленька! Может, вы откажетесь от этой опасной работы? Найдите себе что-нибудь попроще…
— Не могу, — сурово ответил Коля.
И ушел. Ему было жалко старенькую соседку, но с собою взять ее он не мог. Зато обоих псов посадил в машину. И кошку в специальной сумке-перевозке. Мурка уныло орала: ей не нравилось ущемление ее свободы. Коля врубил музыку. Теперь кошачьим воплям вторили вопли Земфиры.
Леше он позвонил заблаговременно, и тот уже ждал его с рюкзаком и двумя набитыми сумками на лавочке у подъезда.
— А чего с собой везешь-то? — поинтересовался Коля.
— Да вкусненькое всякое, для бабки…
На загородном шоссе Коля разогнался как следует. По пути он рассказал Леше свою историю.
К полудню они были уже в Краснозорине. Лес встретил их торжествующим птичьим хором и нежным благоуханием пробуждающихся деревьев и трав. Коля никогда раньше не был в лесу весной. Только летом или осенью. Оказалось — зря. Весной в лесу было славно. Лучше, чем летом. Никакой тебе жадной до крови мошкары. Сплошное благоухание и свежесть, цветочки и птички, нежные почки. Коля жадно дышал, и ему казалось, что все его тело, вся кровь наполняются флюидами этого животворного аромата земли и зелени.
Леша поставил аппарат. Коля протянул ему свой оберег. Леша положил его на подставку и привычно принялся подкручивать ручки, активируя зону.
Коля ждал, стоя с двумя собаками на поводках и с кошкой в сумке-перевозке. Смотрел по сторонам, прощаясь с этим лесом, с этим миром. Он не сомневался, что двери в другой мир для него обязательно откроются. Ведь он отдал все свои долги. Он был свободен и мог уходить.
Глава 20
Радуга засияла между деревьев, в том же самом привычном месте, откуда вырывались в наш мир диковинные древние твари, откуда пришел добрейший Мишкин отчим Павел Иванович Мельников, куда ушли многие и многие, и в том числе Лешин отец. Сейчас радуга открылась правильно: в темноту шатра, где сидела, сплетая и расплетая цветные нити, колдунья Несбет, жена Бокана и мать Ранаана. Увидев свет, она вскинулась, подбежала… Коля шагнул к ней сквозь радугу с собаками на поводке, с кошкой в сумке-перевозке, и женщина обняла его, припала к его груди. Леша смотрел на них смущенно. Было у него ощущение, что подглядывает за какой-то очень семейной, интимной сценой, совсем для посторонних глаз не предназначенной. Он хотел уже повернуть рычажки и отключить аппарат, но увидел, что Коля не забрал свой золотой диск.