Он просто подошел к разрыву в радуге и посмотрел на них — безумным неверящим взглядом. У него было измученное, исхудалое лицо с огромными страдающими глазами: точно как на бумажных иконах, которые теперь висели в каждой избе. Потом мальчишки вспоминали, обмениваясь впечатлениями, и поняли, что оба они сначала увидели эти глаза и иконописность лица. А шинель и автомат, и давнюю небритость, черную гарь и грязь на лице, на руках, на одежде, — все это заметили куда позже. Когда этот человек шагнул из своего промозглого осеннего леса — в их летний. А радуга за его спиной сомкнулась и растворилась.
— Пацаны, откуда вы здесь? До деревни близко? — хрипло спросил незнакомец.
— Близко, — ответил Мишка. — До Краснозорина. А вам в какую надо?
— Так близко, что если мы закричим, нас услышат! — добавил Лешка, перепугавшийся до полусмерти: уж очень чуждым и опасным выглядел этот мужчина.
— А немцы? Немцы где?!
— Какие немцы? Дяденька, вы того… Война давно закончилась, — пробормотал Мишка, пятясь.
— Вы кино тут снимаете, да? — пискнул Лешка, будучи все еще не в состоянии поверить в то, что на самом деле он сразу понял: что человек этот из другого времени к ним пришел.
— Какое кино? Как — закончилась? — прошептал мужчина и тяжело осел на колени. Руками зарылся в траву. — Батюшки, лето уже… Лето… Да как же так может быть?
— Дяденька, давайте мы сбегаем в деревню и позовем на помощь, а? У нас фельдшерица есть, тетя Люба. Она хорошая. И в больницу можно отвезти, город недалеко, — предложил сострадательный Мишка.
— Как это — война кончилась? — мужчина смотрел на них уже с нескрываемым ужасом.
— Кончилась. Мы победили.
— А кто — мы?
— Русские. Ну, тогда советские были…
— Когда?
— В сорок пятом году, — Мишка подумал и уточнил. — В тысяча девятьсот сорок пятом.
— В сорок пятом? Еще три года воевать?! — ужаснулся мужчина.
— Нет, уже не надо воевать, — терпеливо объяснял Мишка. — Уже кончилась война, дяденька. Пятьдесят лет назад. Сейчас девяносто пятый год. Вы только не волнуйтесь так…
Но у мужчины глаза вдруг закатились куда-то под лоб, страшно сверкнули белки, и он рухнул лицом вниз в траву.
Лешка пугливым зайцем метнулся в сторону. Но Мишка не тронулся с места — и Лешке пришлось вернуться. А Мишка склонился над упавшим, аккуратно вытащил автомат из его бессильных рук и отволок за ремень в сторону. Потом вернулся и попытался мужчину перевернуть.
— Леш, помоги.
Вдвоем они сумели. С трудом. Незнакомец был ужасно худой, но невозможно тяжелый. Мишка похлопал его по щекам, позвал:
— Дядь, а дядь! Дядь…
Мужчина лежал, как мертвый. Но пока еще дышал.
Лешка с ужасом смотрел на свои руки и рукава джемпера: переворачивая бесчувственного чужака, он испачкался об его шинель, и теперь от рук тоже пахло гарью и чем-то еще очень противным.
— Леш, надо за помощью бежать, — сказал Мишка.
— Так побежали!
— Я останусь. Ты беги один.
— Я тебя не брошу.
— Не дури. Надо взрослых привести. Дядьку моего.
— Побежали вместе. Чего тебе здесь сидеть?
— Если очнется, чтобы не ушел. Поговорить с ним… Оружие опять же. А ну как перепугается, палить начнет. Надо его как-то успокоить.
— Миш… Ты думаешь, он правда оттуда? Из войны?
— Думаю, да.
Лешка всхлипнул и побежал. Так быстро, как никогда не бегал. И запыхался так, что сначала толком и говорить не мог. Мишкины мать и дядька перепугались до смерти, думая, что с Мишкой беда в лесу случилось. Тетя Вера даже причитать начала было. Но Лешка наконец отдышался и рассказал.
При известии о незнакомце с автоматом у Сергея Васильевича лицо окаменело и стало таким мужественным, как лица милиционеров в кино, прямо сам на себя сделался не похож. Влетел в дом, вернулся с ружьем, на бегу заряжая, и кобура с пистолетом на боку уже висела. Быстро собрал мужиков.
Бабушка Аня пришла на шум. Хотела было Лешку не пустить, но он уже вызвался дорогу показывать, и пришлось бабушке смириться.