— Может, пиявку поставить? — предложил зам.
— Злой ты, Пётр! Животных беречь нужно. После такого коктейля, она и двух секунд не проживёт.
Идея с кровососом, понравилась полковнику, не желавшего иметь, ничего общего с приобщением личного состава к пьянству, но именная фляжка с элитным коньяком, всё же была извлечена на свет. Финансисту заметно полегчало, но по внешнему виду, сразу угадывалось, что такие напитки, у него не пользуются популярностью. Пока прапорщик приходил в себя, начальники разглядывали на стене картину, не весть откуда, принесённую нынешним владельцем. Приобретена она была давно и, сколько не смотрел на неё Фёдор Семёнович прежде, полотно всегда вызывало у Головина двойственное чувство: притягивающее и отталкивающее — одновременно. На фоне зловещих жалюзей, сквозь которые едва пробивался, узкими полосками, свет, стоял стакан с чёрной водой. В стакане прощалась с миром роза. Жидкость, из умирающего тела, тяжёлыми каплями медленно стекала по стволу. Обескровленные лепестки, пройдя последнюю стадию агонии, неумолимо продолжали ссыхаться, в предсмертных судорогах уходящей жизни. Остатки тепла остудил могильный холод и конвульсирующая капля мёртвого сока, упала на безразличное стекло. Из хрусталя повеяло зловонием разлагающейся органики. Полковник прошёлся взад-вперёд перед картиной: он давно знал, про один эффект, заложенный художником и всегда думал, что он лично, столько бы не выпил. При смещении точки обзора, ламели начинали движение. Металлический занавес, как гильотина, смыкал и размыкал лезвия — беззвучно и тяжело, ножи отрезали всё, что попадалось между ними. Безмолвно разевая свою пасть, они наводили смертельную тоску на наблюдателя. Отогнав наваждение, Головин обратился к финансисту, который, по внешнему виду, пришёл в сознание и мог говорить:
— Слушай-ка, Андреич, а тебе не страшно держать её на стене?
— Хотите, чтобы, я её вам подарил, Фёдор Семёнович?
— Боже сохрани — ни в коем случае! — командир поёжился, от одной мысли, о такой перспективе. — Подобным полотнам — место в музее. Я не берусь судить о художественной ценности произведения: просто туда люди приходят изредка — посмотрел, и ноги. А вот жить с таким счастьем — это же угнетает постоянно.
— Зловеще, — согласился замполит.
История девятая
Канализационный сруб
Выйдя от казначея, которого они спасли от неминуемой смерти, начальники подошли к полковому туалету, в три слоя покрытый известью и на версту разящий запахом хлорки, от которой слезились глаза, в таком же радиусе.
— Когда мы, для личного состава, нормальный сортир построим? -
спросил Горовенко, скорее самого себя, нежели, к кому-то обращаясь.
— Да всё руки не доходят, никак, — ответил Головин. — Но, давно пора. От этого временного прибежища — одни неприятности. Надо будет отдать распоряжение, а то в прошлом году, пришлось краснеть, от вопросов проверяющего генерала.
Прошлогодняя история всплыла в памяти, как будто это было вчера.
Инспектирующий генерал не спеша, следовал по территории воинской части, так как до банкета, судя по времени, было далеко. Подвергаемая проверке местность, со всеми её атрибутами, ничем не выделялась, из ряда себе подобных, так что ему было скучно. И тут, намётанный глаз инспектора, выделил из серой массы однообразных строений, шедевр народных умельцев- плотников. Мастеров, которые складывают туалеты, без единого, в этом деле, навыка. Кривой ящик, из не струганных досок, стоял у забора, покрытый белой известью. Даже неопытный глаз мог опознать в нём уборную, потому что об этом свидетельствовала надпись на двери. Приоткрыв калитку заведения, генерал в ужасе отпрянул назад и задал, вполне невинный вопрос:
— Почему в «походном» гальюне, не только сталагмиты, в дыре и возле неё, но и сталактиты с потолка свешиваются?
— А мы его, по пьяни, сначала вверх ногами поставили, — простодушно ответил присутствующий, при обходе, старшина. — Зимой замёрзло — летом засохло. Затем перевернули и поставили правильно — засохло и это.
Проверяющий, от такого прямолинейного заявления, даже слегка опешил, и при попытке ткнуть пальцем в биоотложение, получил весомое предупреждение:
— Не нарушай хрупкое равновесие в природе!
Фраза прозвучала из недр деревянной пещеры, откуда на него смотрела пара страдальческих глаз.
— Карпухин, а ты не боишься что, забравшись туда, можешь на опарыши пойти? — в голосе старшины чувствовалась забота, о молодом пополнении. — Здесь мухи, как яблоки.