— Ты что там делаешь? — задал генерал идиотский вопрос. Видимо, в голову больше ничего не приходило, или не могло прийти.
— Ну, ты — чёсанок! Не видишь — ем! — проорал обладатель синих честных глаз.
— Что такое — чёсанок? — спросил инспектор окружающих.
Из глубины катакомб долетел вполне доходчивый ответ, сдобренный матом:
— Это валенок, с начёсом!
За что и уехал, далеко и надолго — хорошо, хоть под трибунал не попал. Когда замполит выяснял причину аномального поведения, столь юного создания, то выяснилось: какой-то шутник ему сказал, что за провинность посылают изучать быт свиней, в подсобном хозяйстве и кормят — от пуза. Да ещё, неучтённой свинкой разжиться можно, когда свиноматка опоросится. Шутник тогда остался мистером «Х», а новобранец начал службу, с изучения, совсем другого жития.
— Да, обновление необходимо, но тут какая-то неувязочка получается! — решительно заявил Головин. — Статика претит развитию, неизменен, только Бог, а всё остальное подвержено изменчивому движению, тлению, разрушению — почему этот сортир не рассыпался? Он же еле стоит!
— Ну, тут поспорить можно, — ответил заместитель, — как известно: нет ничего более постоянного, чем что-то временное. А что это за статическая теория?
— Нас это не касается — мы военные. У нас постоянные перемены. Это больше к бизнесу относится. Если чем-то занимаешься — будь готов к изменениям, порой радикальным. И чем дольше они не происходят, тем глобальнее будет катаклизм. Движение — это неизбежно. Перемены — обязательны. Если хочешь стабильности, то сам устраивай небольшие изменения, не касающиеся коренных перемен. Но таких способных мало, тем более что русский человек сам, на подсознательном уровне, стремится к разрушению. Порой к тяжёлым формам — … всё провались! Однообразие угнетает.
История десятая
Смертельный трек
Мимо, на велосипеде, промчался финансист, явно направляясь в ближайшее сельпо, и так же ясно — зачем. Чтобы туда попасть, ему пришлось бы съехать, с довольно крутой горы, по тропе, и внизу, увернуться от большой канавы с водой.
— Стой — куда?! — прокричал Горовенко, пытаясь остановить Шныгу, но тот понимал, чем это пахнет, и сделал вид, что не слышал. — На велосипеде тормозов нет! Вчера сломались!
Но прапорщик уже выехал на тропу войны. Когда начальники подбежали к вершине откоса, Григорий Алексеевич давно скрылся в канаве, сделав большой бульк, и только пыльный шлейф, ещё долго клубился над велотреком, оседая на придорожной растительности, сделав окрестности неприглядно-унылыми. Несомая вольным ветром, мелкая фракция горной породы, истолчённая четырьмя стихиями — забивала рты, носы и глаза, случайным зевакам, оказавшимся поблизости. Охающего гонщика — экстремала, принесли в санчасть и, к облегчению начальства, медик констатировал, только множественные ушибы и ссадины. Протухшая вода канавы смягчила удар, послужив природным амортизатором. Спирт перенесли в более надёжное хранилище, ограничив пострадавшего сотней грамм, для снятия стресса.
— Что у нас за часть? — озвучил мысль Головин. — Сплошные приключения!
Прапорщик Петренко прикорнул, облокотившись на стол. Ему снился, не совсем здоровый, сон. Промелькнуло детство, оставив позади материнскую юбку. Прошла юность, взросление, срочная служба. Перед глазами встало, засеянное пшеницей поле. На обочине стояла любопытная табличка: на одной стороне написано «Заминировано», а на другой «Проверено — мин нет»! Жестянку, прикреплённую к металлическому шесту и вставленного в трубу, вращало, как флюгер, под порывами ветра: то, обнадёживая, то настораживая. Голос из ниоткуда:
— А миноискатель, мы ещё в прошлом году пропили.
Дальше сон принимал расплывчатые контуры, пока не
сформировался в дальний блокпост, пулемётную точку и двоих сталкеров, пробирающихся через колючку.
— А ты уверен, что нас не заметят?
— Да кто ночью будет суетиться? Тут уже давно табунами ходят все, кому не лень.
— А ты чего сюда пошёл?
— Подзаработать надо. Жениться решил.
— Фотография есть?
— Вот.
Он достал портмоне, где на развороте, под плёнкой, было вставлено фото невесты. Мёртвую тишину ночи, разорвала пулемётная очередь, отозвавшаяся в ушах, пронзительным рёвом пороховых газов и свистом, пролетающих пуль. Чистый снег вздыбился щетиной, поднимающихся ввысь, метровых фонтанов. От вгрызающегося в него свинца, белый покров перемешивался с мёрзлой землёй и оседал тяжёлыми, грязными хлопьями. Звон тишины навалился внезапно, как удар обухом по голове. Из темноты, больше не доносился хруст снега, издаваемого осторожными шагами и уже ничто, не нарушало ночной покой. На утоптанную тропу, с глухим стуком, упало развёрнутое портмоне, со страницы которого, смотрела девушка со счастливым лицом и сияющими глазами.