— Да, наши бы и этого запихнули, и ещё двести утрамбовали, -
Бульдозер поковырял в зубах спичкой, поглядел на темнеющее небо и предложил, — споём, что ли?
— Чего? — скосил на него взгляд Пифагор. — Во-первых, тебе и одному в камере места мало будет, а во-вторых, чего петь — частушки, про пивные кружки?
— Про вихри враждебные, которые веют над нами.
Пифагор криво усмехнулся и выругался, но резюмировал, довольно спокойно:
— Они уже давно кружатся! Так давно, что народ, не просто привык, а настолько с ними сроднился, что если они исчезнут, то ему их будет не хватать. Как стимула для внутренней борьбы, да и внешней то же. Захиреет человек, зажиреет — как на противоположном континенте.
— У нас слишком много сражений — хватит ли сил? — возразил Кащей. — Все разговоры о том, что русский мужик всё вынесет, не более чем уход от проблемы. После Африки — мы, по продолжительности жизни, ниже всех будем, скорее всего. Не любят богатые своих детей: вот сменятся поколения, наши вымрут, как мамонты — останутся только дети буржуев. Тогда и повторится всё сначала. Потом они будут друг друга зубами рвать — всё равно больше некого. Недальновидно.
— Да ну их, всех! — Комбат то же выругался. — Что вам, говорить больше не о чем?
И наступила тишина, во время которой, по народному преданию, рождаются представители внутренних органов — затяжная, переходящая в меланхолию. Каждый обдумывал что-то своё, сокровенное. Это не выносится на всеобщее обсуждение, как бы не подмывало, об этом поделиться.
История пятая
Рождённый в аномалии
Доцент первым вышел из анабиоза:
— Как не заикались, а никто так и не рассказал, есть ли, что-нибудь новенькое, насчёт аномалий.
— Только старенькое, — буркнул Почтальон.
Крон вернулся из кустов и назидательно произнёс:
— Аномалии-аномалии. Вы ищите их, а я в ней родился и вырос. У нас вся улица — сплошная полоса аномального образования. Доказательства? Пожалуйста. Их предостаточно. Начну по порядку. В аномалии всё необычно и люди в ней рождаются, какие-то хулиганисто-жизнерадостные, яркие, непохожие, по внутреннему складу, на других. Пример: мы учились в одной школе, и после её расформирования, (прямо, как воинская часть), нас утрамбовали в другую. Числились мы, мягко говоря, не на хорошем счету, внося в учебный процесс, некоторую сумятицу и беспорядок. Но после её окончания, во время фотографирования, все классы позировали фотографу со своим классным руководителем, и только. А к нам сбежались все учителя, кроме одной, которой очень хотелось присоединиться, но принципы не позволили. Сейчас живу в спальном районе, и люди здесь, слава Богу, сонные. Устаёшь от постоянного напряжения. У нас народ, если и спивался, то как-то театрально — с последним огурцом, выброшенным за ненадобностью. Здесь пьяницы, которых полно у любого питейного заведения, какие то однообразные, скучные: нальёшь ему стакан — рот открыть не успеешь, как он его уже заглотил. Торопливо, пока не отняли. И молчит. Поговорить не о чем абсолютно!
В аномалии свои, негласные правила. С торговлей и всем, что с ней связано, также полный бардак: по каким-то необъяснимым причинам, она там не идёт. Сопротивляется она и строительству: то средства закончатся, то рабочие разбегутся. В советские годы, после демонстрации, когда жаждущих было больше, чем вина. Иду, по абсолютно пустой улице, заглядываю в подобие импровизированного ларька и обомлеваю: полный прилавок портвейна, полное отсутствие народа, я один и продавщица, лениво гоняющая сонных мух — пришлось купить парочку. Не пропадать же, добру! И таких нелепостей было полно.
— Мух? — сострил Дед.
— Насекомые у них в нагрузку. А я помню те моменты, когда магазины залежалый товар сбывали. Чтобы купить стоящую вещь или продукт, необходимо было приобрести набор, в котором и впихивались прошлогодние пряники. Но я отвлёкся — осталось рассказать немного. Много не хочу — ещё, ненароком, обидишь кого-нибудь, ибо многие интересные личности, здравствуют и поныне. Ну, так вот: дома, которые сгорели или снесли, сами по себе не вызывают никакого интереса — любопытно другое. Все постройки, сохранившиеся до буржуазии — активно эксплуатируются. Во всех: или офисы, или жильё. Те дома, которые застройщик купил сам и снёс, возведя на этом месте новое строение, так же благополучно обживаются. Но вот те, которые подверглись ликвидации до того, как стала править современная буржуазия, зияют пустырями, притом, что неподалёку идут земельные войны. Может, что-то и изменится, но пока тишина — я сам диву даюсь, ничего не понимая. Сорок лет назад, стоял в начале улицы большой добротный домина, а рядом поменьше, но с такими же условиями. Из большого дома всех выселили и рано утром, взорвали. Пыль осела, сапёры уехали, начальство, поцокав языками и удовлетворённо покивав головами, довольное содеянным — разбежалось по кабинетам. И про развалины, все благополучно забыли. Даже кирпичи не вывезли — так и заросли кустарником. Дом, который рядом стоял — даже трещины не дал, от взрыва. Так до сих пор и существует. Простоит, я уверен, ещё очень долго — стены о-го-го! Для чего и кому это было нужно, они и тогда не знали, поди, а теперь и подавно не вспомнят, тем более что время прошло — уйма.