— Ну, а что — сигнализация там, видать чувствительнее, — предположил Почтальон.
Вся фольклорная нечисть осталась где-то там, вдалеке, разбредясь группами и поодиночке, по замкам и гробницам Трансильвании, а местные кровососы, тучами витали над головами здесь, в пределах досягаемости, жаждущие крови и мести за павших товарищей (то, есть подруг, или товарок — кому как удобнее). Искажённое болью лицо Кащея, постепенно принимало умиротворённое выражение. Наросты опухли несильно, мир и покой опустился на поляну, а Крон налил чая покрепче и неторопливо, словно обдумывая каждое слово, начал рассказ:
— Тридцать лет назад, угораздило меня проходить воинскую службу на Тихом океане, соответственно, на этом же флоте. Про корабль, пока, нечего не скажу — это отдельная тема для приключенческого романа — полмира обошёл. Сейчас меня интересует другой персонаж, служивший и живший на Камчатке, или около того, но непосредственно в районе глухой тайги. Звали его Павел, но понятно, что обиходное имя всегда было — Паша. Человеком он был неразговорчивым, почти угрюмым и нелюдимым. Старше меня он был на полтора года, по службе, разумеется. Подбородок квадратный, тяжёлый, как наковальня — в общем, массивный, но во взгляде, зла я не заметил, да и не могло его быть. Почему — сейчас поймёте.
Рыбак рыбака видит издалека, а сталкер сталкера. Паше уже давно нужно было выговориться, но некому. Среди сослуживцев попадались одни банальные, совершенно обычные юнцы, только-только, вступившие в пору взросления, и в уме каждого гнездились однообразные желания, не отличающиеся оригинальностью: приду домой — напьюсь, (жажда, видишь ли, мучает), и баб целый вагон. Он долго не решался, но всё же выложил душу, потому что носить в себе, видимо, было уже невыносимо: кругом непонимающие люди, для которых высшей степенью достижения и крутости, был таз с шампанским, которого, большинство и в глаза не видело. (Раз не знают, что такое троллейбус). И непременно грязные ноги в вонючей газировке. Фаза возлежания в тазу с чёрной икрой пройдена гораздо позже, фальшивый коньяк — тогда же, но в восемьдесят втором… В начале восьмидесятых и ближе к середине, заморские изделия и продукты, мы видели, только в специализированных магазинах. И понимание жизни большинством соотечественников зиждилось, лишь на созерцании того, что показывали по телевизору, и на том, что было в местном сельпо. Но ни там, ни там, ничего увидеть было нельзя: в лабазах, особенно деревенских, сами знаете, что было, а по ящику,
мало того, что шёл один балет, так и сигнал отсутствовал, особенно в сельской местности. За ненадобностью, сами ящики — то же. В общем, далеки были Пашины сверстники: и от подвижничества, и от высокодуховных идей — движимые коллективным чувством, сформировавшем в сознании обывателя эталон поведения и образец помыслов и поступков.
Рассказ Павла о своей жизни, сверхъестественностью не выделялся, но заставлял задуматься. Всю предыдущую жизнь он провёл в тайге. ВСЮ, с короткими перерывами, в один их которых его и повязали, отправив на корабль. В лесу Паша проводил по полгода, а дома — не больше двух недель. И так по замкнутому циклу — в любое время года. В родном посёлке, прозябает «полтора землекопа», а он говорит: приду домой — столько народа! Помыкается-помыкается, потом хвать карабин, скудные пожитки на плечи, и с криком отчаянья, смешанного с горечью разочарования, исчезает в тайге. До сих пор жалею, что не расспросил подробно о том, как в лесу выживать круглый год — дурья башка. Он бы многое мог полезного рассказать — это наверняка. А когда его привезли на корабль, то таёжный житель впал в глубокую депрессию — столько людей сразу, он ещё не видел. Привыкал, говорит, долго и мучительно, поэтапно вживаясь в абсолютно чуждый мир. Как инопланетянин на унизительном обследовании. Вот так! Кто он — сталкер, который и сам об этом не знает, или оборотень наоборот — волк в человеческом обличии, которому проще жить среди волков и медведей, чем среди людей? Нет, он не боялся двуногих — просто в лесу он был дома. Без вина и табака он не страдал, а остальное, тайга предоставит — подножный корм прокормил, не одно поколение сталкеров, охотников и прочих искателей приключений.
— Да, как волка не корми — его всё равно в лес тянет! — высказался Кащей и призадумался, взвешивая в уме возможности жизни в тайге круглый год. — Интересно, а много таких?
— Много, не много, а у нас в тайгу, из береговых частей сбегали, вместе с карабинами — и больше о них не слуху, ни духу, — уточнил Крон.
Теперь призадумались уже все: на тысячи километров вокруг, ни одного селения, невидимые и неведомые тропы, а вечность замерла в каждой сибирской сосне и в каждой лиственнице — временной континуум существует только в смене дня и ночи. Нет выходных и праздников — вообще ничего нет, и цели не существует. Нет побудительного мотива — любви, испокон века заставляющего делать глупости, не одно поколение. Ведь известно, что на всякого мудреца найдётся дура, от которой он без ума. Люди-мотыльки сгорают в страстях, а люди-волки, исчезают в стране остановившегося времени. Не всё ли равно, куда идти, если — лишь бы уйти…