История вторая
Памятник
«Тиха украинская ночь, но сало надо — перепрятать!»
— А вот, что я вам расскажу, раз речь зашла об искусстве, — взял слово Бульдозер. — Поведал мне эту историю, старый приятель, но за достоверность не ручаюсь, хоть в нашей стране — сами знаете, случается всякое.
…
В одном селе, каких полным-полно, на огромных просторах европейского востока, стали происходить странные вещи, не предусмотренные: ни регламентом, ни колхозным уставом, да и здравым смыслом. В те времена ещё не знали дефицита цветных металлов, по причине невозможности реализации данного утиля, который и товаром то, назвать было нельзя. Но факт остаётся фактом — безделушки, в виде краников и прочей мелочи, стали пропадать. Не растворились же они в грязи, чего в изобилии хватало на Руси всегда. Стремление Европы закатать всё в асфальт, теряет связь с внутренним душевным равновесием. Возникает дисбаланс, между искусственной упорядоченностью и живой природой. Ещё Тургенев замечал, что нет ничего милее русскому сердцу, чем российская деревенская расхлябанность: по пуду грязи на ногах, кругом лужицы, лужи, лужищи, в которых, не то, что краник — трактор пропадёт, и не заметишь. Между тем, слухи о том, что уже стали появляться пункты приёма вторсырья, докатились и до этих мест, но чужих проходимцев замечено не было. И только после того, как из механизаторского двора исчезла огромная медная чушка, было принято решение о ночном патрулировании колхозных объектов. Ночные бдения, так же не дали никаких результатов, а цветной металл таял везде, где оставался без присмотра, даже будучи прикрученным. Вот тут то и поползли слухи об инопланетянах, входивших, вместе с новым государственным строем, в повседневную жизнь обывателей, за годы советской власти, соскучившихся по чертовщине. Но председатель на корню пресёк досужие вымыслы, ясно понимая, что тут дело рук человеческих, и при том — своих. Он устраивал ночные засады на дорогах, но всё было тщетно и на удивление тихо. Ценность пропавшей рухляди, которую представляли допотопные изделия, была невелика — не золото, но характер воровства начинал принимать форму эпидемии. И вдруг, всё прекратилось так же внезапно, как и началось. Больше ничего не беспокоило село, кроме Степаныча, насмотревшегося буржуйских новостей в городе, куда он ездил в гости. Томившаяся душа художника искала выход из тесной телесной оболочки, скованная правилами и условностями. Творческая мысль требовала полёта и, расправив крылья от предстоящего успеха, он расписал забор у сельсовета, движимый, исключительно благими намерениями. Стиль «граффити», выбранный Степанычем, как нельзя лучше подходил для нового веяния времён, но беда в том, что видел он его мельком, по телевизору, и додумывать всё, пришлось на ходу. Не мудрствуя лукаво, из англо-русского словаря были выписаны слова покрасивее, не вдаваясь в суть содержания, что уж тут говорить о связи между ними. Черепа, кресты и кости, довершали композиционный ряд, и Марью Борисовну хватил удар, когда она утром пришла на своё бухгалтерское место. Листовка со словами «Ахтунг», прикреплённая к двери, наверняка бы вызвала у неё меньше негативных эмоций, чем символ вольных морских разбойников. Председатель зло выругался и приказал перекрасить забор, за счёт художника. Для выросшего в российской глубинке руководителя колхоза, что иностранные, что матерные слова — имели принципиально одинаковое значение. Степанычу выписали «люлей», не выписали премию и вычли из зарплаты, стоимость краски и малярных услуг. Забор перекрасили на три слоя — халява! Морально подавленный, но не сдавшийся, он приберёг козырь, на потом. Шестым чувством понимая, что развернуться, на полную катушку,
ему не дадут, и талант пропадёт, будучи безвозвратно загублен,
Степаныч, для его оценки, решил дать колхозникам последний шанс.
Теперь наступило полное спокойствие в размеренной жизни односельчан. Трудовые будни ничего не нарушало, и на коллектив опустилась атмосфера радужной беззаботности, в монотонном течении времени. Лишь подозрительный дымок над баней Степаныча, заставлял оглядываться и принюхиваться — что-то не вениками попахивает. Но к его чудачествам, односельчане уже давно привыкли, и не особо обращали внимание, пока не наступило одно, очень туманное утро, сняв покрывало таинственности с предстоящих, этому, событий.
На площади, перед сельсоветом, собралась огромная толпа зевак. Степаныч, с гордым видом прохаживался взад-вперёд перед непонятной конструкцией, скрытой накидкой из сшитых, между собой, простыней. Люди стояли молча, а организатор и спонсор одновременно, держал речь об увековечивании в металле собственного образа, прямо заявляя, что это подарок родному селу, и скоро он войдёт в каталог Юнеско — как минимум. С этими словами, он дёрнул за верёвку. Простыни соскользнули вниз, обнажив корявую отливку, из дикой смеси цветных металлов, залитых в форму порционно. Народ не проронил ни слова, про себя гадая, в какое место этого «Покемона», пошёл его кран. Кроме корявости, скульптура имела дефект отливки, прямо в паху. Вытесненный металл проломил формовочный материал, и смешался с землёй и глиной, теперь напоминая ёжика, грыжу и ископаемого трилобита — одновременно, навсегда вцепившегося мёртвой хваткой в самое дорогое. Подошедший председатель быстро оценил заслуги выдающегося земляка, только и сумев выдавить: