— А где смеяться? — не понял Сутулый, не охватив мысленно всей перспективы открытой темы.
Крон пожал плечами и зевнул:
— Где хочешь, там и смейся. Я даже не знаю, для чего вспомнил эту историю, но по утверждению того Казановы, на заднем борту его грузовика, после этой встречи, появились страшные царапины.
— Такое померещиться может, только во власти Морфея, — сделал заключение Бульдозер.
— Ага! Или морфина! — добавил Бармалей.
— Так от него и пошло это название, — Дед усмехнулся, — А вообще, у нас старая поговорка была: «не важно, что морда овечья — была бы судьба человечья. Я тут смягчил немного, а то перед дамой неудобно.
Пифагор поперхнулся прошлогодним огурцом, захваченным из просроченных запасов солений:
— Какой?
— А вон там, в темноте стоит, вон-вон побежала. За деревом её тень мелькнула — может быть, это она к броску готовится? — Дед разразился демоническим смехом, не хуже, чем Лермонтовский герой.
Пифагор окончательно подавился заморенным овощем, а Крон заметил, обречённо вздыхая:
— Дед, меня лошадью не напугать. Они сами от меня с детства шарахаются, но как-то неуютно, когда их мрака на тебя смотрит пара дружеских глаз, особенно, если тылы неприкрыты.
— А тебе то, что их прикрывать? Дед продолжил словесную игру, — она свои демонстрировать будет.
— Как же, а лицо?
— Рубаху на папаху — и голые ласты!
— Вот именно, что голые, и всё остальное то же.
Деду надоела бессмысленная перебранка:
— Дашь её свою фуфайку.
— Лучше рюкзак, — Крон грустно вздохнул, видимо жалея о своей, безвозвратно ушедшей молодости.
— Вам, кажется, одни воспоминания остались, — ввязался в разговор Комбат, подозрительно вглядываясь в темноту.
— Кто спорит, — кивнул головой Дед, подтверждая умозаключение. — А ты боишься, что одному отдуваться придётся? Ну, что ты пялишься в темноту — нет там никого.
— Сам знаю, что нет! А может мне хочется, чтобы было!
— Ну, есть у меня конюх знакомый. А то, чего покруче подогнать смогу. Если оседлаешь…
— Остряк у нас Дед! — Комбат, как-то неуверенно, словно обречённо, махнул рукой.
Половина народа уже дёргалась в конвульсиях, а Бульдозер, держась за живот, указал рукой в сторону предполагаемого железнодорожного разъезда:
— На ближайшую станцию секретный груз, говорят, пришёл.
— Какой? — Почтальон удивлённо посмотрел на тракториста.
— Резина какая-то — может грелки?
— Да шутит он, — вмешался Доцент. — Здесь, кроме, никому не нужной развилки — ничего нет. Тем более, предприятий или баз.
— Ну и что? Он, поди, самогонными аппаратами гружённый был, поэтому — такая таинственность.
— Точно, Кащей! — из них отличные паровые бомбы получаются, — Сутулый изобразил руками большой взрыв.
— Почему только из них? — вмешался Крон. — Я один раз зашёл к отцу домой, а он тогда отдельно жил. Ё-моё! На газовой плите сорокалитровая фляга с водой закипает, наглухо задраенная. Еле успел откупорить. А вот один мужик не успел. Правда, речь как раз идёт о самогонном аппарате. Было это давно. Гнал он самогон в малогабаритной кухоньке и видимо — в первый раз, потому что ягоды не отфильтровал. Залил эликсир в баллон, вместе с мякотью и костями, заодно — для навара, видимо и вышел, на своё счастье. Ну, а дальше закономерный результат: одна из косточек забила единственное отверстие. Взрывная волна, выбив не только стёкла, но и раму, докатилась, по всей вероятности, до Кантаурово. И никто даже не поинтересовался, в чём дело, как будто эти агрегаты рвутся каждый день.
— А город подумал — ученья идут!
— Точно, Пифагор! Неудержимая сила внутреннего давления, оросила окрестные кусты бражным суслом, обильно сдобрив скучный асфальт продуктами домашнего виноделия. Ягоды, сопутствующие такому оглушительному успеху сапёрных учений, и разбросанные на дистанции до пятидесяти метров, все посчитали местным боярышником, опавшим с тополей. Прочий мусор в России валяется повсеместно. А запах такой тональности, не просто обычен — он является неотъемлемой частью быта коренного населения. Испарения от асфальта, как в канализационном коллекторе.
— Лекарство для слабых душ, — вздохнул Бармалей.