Соплей не последовало.
Он просто ушел.
А Тимур еще долго стоял и слушал, как глухие удары сердца разбивают хрустальное журчание воды. У него что-то надломилось внутри. И склеить это уже было нельзя.
Глава пятая. Ночь
Насыпь с узкоколейкой давно скрылась из виду. Дозиметр утихомирился и больше не действовал на нервы зашкаливающим индикатором. Вот только спокойней от этого не стало. Чем дольше шли, тем больше подступала усталость. А от нее постепенно сдавали нервы. Да еще эта тишина.
С одной стороны, было не до разговоров, с другой — в молчании каждый оставался наедине со своими мыслями и своим безумием. Ни то, ни другое радости не добавляло.
Леся устала. Держалась молодцом, но видно было, каким трудом дается ей кажущееся спокойствие. Ворожцову хотелось подойти к ней, успокоить. Прижать покрепче и дать выплакаться.
С Наташкой все было значительно хуже. Временами она затихала и, казалось, немного успокаивалась, даже начинала реагировать на окружающее. Но стоило только взгляду зацепиться за темное запекшееся пятно на блузке, как лицо ее бледнело, в глазах вспыхивал панический ужас, а на смену ему мгновенно приходил стеклянный блеск. Словно сознание Наташи отгораживалось от мира толстым витринным стеклом.
Мазила топал удивительно тихий и напуганный. Поначалу Ворожцову казалось, что мелкий бодрится, потом подумалось, что он легче других воспринял жуткую смерть Сергуни. А потом… потом Ворожцов начал подозревать, что до Мазилы просто не дошло произошедшее. Не влезло в сознание, не дотянулось до кишок. Сейчас, судя по лицу, начинало доходить.
Что-то похожее происходило и с Тимуром. Сперва тот храбрился, а после прохода через тоннель как-то потерялся. Словно по его внутреннему стержню что-то серьезно ударило. Но обвинить Тимура в тугодумии Ворожцов не рискнул бы. Возможно, тот столкнулся в тоннеле с чем-то жутким. Но если так — что это было? Куда делось? И почему однокашник и словом не обмолвился об этом?
Последний вопрос был риторическим. Если Тимур столкнулся с чем-то и оставил при себе, значит, не хотел пугать остальных. А пугаться, судя по его лицу, было чего.
Ворожцов тряхнул головой. Все это догадки, не больше. А может, и вовсе плод его фантазии. Вокруг и без придумок опасностей хватает, и нечего лишние страшилки изобретать.
Тимур вскинул руку, остановился. Девчонки с Мазилой послушно замерли. Ворожцов обогнул их, подошел к Тимуру.
Тот молча кивнул куда-то в сторону.
Приглядываться пришлось недолго. Даже несмотря на подступающие сумерки и буйные заросли, окружившие сторожку, остов избенки был виден издалека.
— Обойдем? — поежился Мазила, который тоже разглядел ветхую постройку за кустами.
— Подойдем, а там посмотрим, — не согласился Ворожцов.
— Куда чего девается, — фыркнул Тимур.
Ворожцов покосился на него.
— Такой осторожный был, — пояснил Тимур, — а тут вдруг «подойдем, посмотрим».
— Если там опасность, лучше увидеть ее сразу, чем пройти мимо и оставить за спиной, — пожал плечами Ворожцов и зашагал к сторожке.
Тимур со своей манерой бодаться злил. Причем чем дальше, тем больше. Ворожцов даже затосковал по Сергуниным подначкам. У блондинчика оно выходило легко, естественно. Просто потому, что он сам был такой. Всегда с издевкой, всегда поперек. Тимур был другим, а противопоставлял себя по одной простой причине. И причина эта, как виделось Ворожцову, шла рядом.
Он обернулся к Лесе, словно торопясь убедиться, что она и в самом деле здесь.
А ведь прав на нее у Тимура не больше, чем у Ворожцова. Просто почему-то принято считать, что если у тебя плечи пошире и морда посмазливее, то ты имеешь право на девчонку, а если ты неприметный зануда, то ничего тебе не светит.
Ворожцов с таким раскладом был не согласен. Зато Тимур, кажется, другого варианта не видел. Рассудить их могла бы сама Леся, но она молчала. И если уж по-честному, то никто из них не рискнул подойти и спросить у нее о главном в лоб. Они молча делили девчонку у нее за спиной. Не особенно заботясь о том, что думает по этому поводу она сама. Наверное, так часто бывает.
Добравшись до этой мысли, Ворожцов устыдился и запоздало подумал, что уж он-то будет честным и позволит ей выбирать самой. Лучше любить Лесю издалека и оставаться порядочным, чем наплевать на все, только бы ее добиться. Правда, тут же мелькнула мысль: Тимур точно не будет так благороден. Но он отогнал ее: в конце концов, благородство Тимура — дело Тимура.