Мазила надулся, сбросил рюкзак и сел спиной к остальным. Принялся смотреть на дождь, стекающие с края щита струи воды. Обидчивый какой. Ну и пусть себе дуется. Дурак сопливый. Для него все здесь — игра в сталкеров. Романтика. Зона, аномалии, артефакты. А романтики нет. Здесь страшно и опасно. И не потому даже, что могут убить, а потому что никогда не известно, как это произойдет. Пугающая игрушка на батарейках, работающая без батареек, может оказаться абсолютно безопасной, а мирно растущий куст, к которому идешь по нужде, — последним воспоминанием.
А мелкий все романтизирует. Вальнул он. И ведь даже не задумался, что это его сталкеры, которые, по слухам, все сплошь герои и джентльмены удачи, в реальности просто стали по ним палить и застрелили Наташу.
Ворожцов поежился.
Мокро, холодно. Надо бы просушить вещи. Хоть как-то.
— Нужно вернуться, — совершенно серьезно сказала притихшая было Леся. — Вернуться, найти Наташу и похоронить.
— Нет, — жестко отрубил Тимур. — Ты не поняла? Ее больше нет. Вообще. Всё. А что действительно нужно, так это набрать дров, развести костер и просушить вещи.
Голос Тимура звенел, как перетянутая струна. Только б не сорвался, подумал Ворожцов.
— Еще скажи сухих дров набрать, — сердито буркнул Мазила.
Ворожцов не стал ничего говорить. Не о чем тут говорить. Тимур прав. Он уронил рюкзак, выудил топорик и вышел под дождь.
— Куда один? — позвал недовольно Тимур.
Ворожцов не ответил. Меньше всего на свете сейчас хотелось говорить.
Не так все должно было сложиться. Не так. Не должен был погибнуть Сергуня. Не должны были убить Наташу. Мазила не должен был вести себя так, будто играет в компьютерную игру и у него в запасе десяток жизней. А Тимур с Лесей, да и он сам должны были давно понять, что все здесь — это не выдумка, не их представление о мире Зоны. Все это реально и живет по своим законам.
Только они ведь не поняли. Никто не понял. Ворожцов и сам не понимал до последнего, хотя казалось, что уж ему-то все предельно ясно. Может быть, даже сейчас он так ничего и не осмыслил, но он… держал смерть за руку.
Путь преграждал завал поросших мхом стволов. Лес грязный. Да и кто здесь станет его чистить. В таком месте не то что лесник, леший жить не станет.
Ворожцов ткнул топором один из тех стволов, что казались посвежее. Осыпалась труха. Гнилушка.
Он потыкал соседние бревна, перелез через завал и свернул в сторону.
Теперь он начинал понимать брата. Они оба держали смерть за руку. Только Павел и теперь сомневался в ценности средств. А Ворожцов подверг крепкому сомнению ценность цели. Едва ли не впервые он готов был спорить с братом. Но брата не было. А из тех, кто шел рядом, спорить было не с кем и незачем. Толку? Наташу ведь это не вернет…
— …не спорьте с ним, — мрачно просит Ворожцов.
Они сидят у них на кухне. Четверо. Он, Павел и Тимур с Сергуней. Эти двое зашли в гости и наткнулись на Павла. Прежде чем Ворожцов успел что-то сообразить, старший брат затащил одноклассников в квартиру, усадил на угловой диванчик и начал рассказывать. Долго и нудно.
Павел никогда не рвался общаться с однокашниками младшего, но сейчас он не трезв. После того, как вернулся оттуда один, с пустыми руками и пепельной головой, старший Ворожцов часто бывает нетрезв даже днем.
На столе — ополовиненный пузырь, дощечка с кое-как нашинкованной колбаской и перьями зеленого лука. Чуть в сторонке — трехлитровая банка с мутным рассолом, в котором плавают огурчики. Мама солила впрок и все сокрушалась, что никто не ест. Впрочем, Павел и теперь не ест, он закусывает.
Ворожцов входит в кухню, когда вытуривать одноклассников уже поздно. Сергуня сидит с хитрой рожей, Тимур смотрит пока просто с любопытством. Павел берет бутылку, плещет себе в стопку. Движения его уже не тверды, водка проливается.
Павел отводит в сторону руку, смотрит на Тимура с Сергуней и приглашающе вскидывает бровь.
— У? — покачивает он бутылкой.
Если бы видела мама, она бы устроила ему такой нагоняй за попытку споить малолеток. Мама к алкоголю относится очень строго. Все, кто пьет больше нее, — пьяницы. А сама она приобщается к спиртному только по праздникам и в самых незначительных количествах. Павел сейчас для нее просто спивается. Ворожцову тоже кажется, что старший брат близок к тому состоянию, когда не человек контролирует поглощаемый алкоголь, а наоборот.
— Я пиво пью, — поднимает в ответ початую жестянку Сергуня.
Павел смотрит на Тимура. Тот качает головой.
— Спасибо, я лучше чаю.
Ворожцов проходит через кухню, включает чайник. Павел снова бубнит какой-то научный вздор, понятный только ему. Сергуня втихаря посмеивается над ним.