Тимур переломил обрез. Подцепил теплую гильзу, чувствуя как полоски застрявшей под ногтями земли наконец крошатся. Вставил новый патрон. Защелкнул. Взвел курок.
Грянул второй выстрел. Дробь отщипнула от пластикового корпуса краешек и заставила прибор бешено завертеться на месте.
Тимур снова переломил обрез. Вынул гильзу, вогнал патрон.
Хрясть.
Щелк.
Ворожцов не мешал ему. Просто стоял рядом и тоже смотрел в радужную пелену, видя в ее завораживающей глубине что-то свое.
Вот и круто.
Пусть видит.
Тимур в третий раз поднял ствол и нажал на спусковой крючок. Громыхнуло. Свинцовым шквалом прибор разнесло на куски и швырнуло в центр аномалии.
На миг Тимуру показалось, что сквозь звон в ушах он услышал чей-то разочарованный вздох…
А потом радужная бездна взорвалась призрачно-белым сиянием. И даже через закрытые веки Тимур увидел, как из этой ослепительной бесконечности на него с улыбкой смотрит она.
Добрая, умная, чуть застенчивая.
Самая красивая в классе.
Эпилог
Шаг. Шаг. Еще шаг.
Они выходили одинаковыми, как удары метронома. Гулко отдавались в пустоте. Нет, не в той пустоте, что снаружи: вокруг мелькал ставший уже привычным странноватый пейзаж. Эхо шагов громыхало в той пустоте, что заполнила все нутро Ворожцова и не желала уходить. Словно прописалась.
«Прописалась», — зацепилась на мгновение мысль.
Значит, это навсегда.
Неужели это навсегда?
Ворожцов украдкой посмотрел на Тимура. Тот шел в двух шагах от него. Подавленный. Необычайно задумчивый. Такого Тимура Ворожцов прежде не видел. Он как будто понял что-то или был на пороге понимания.
Как будто.
Ворожцов и сам как будто что-то осознал. Какое-то время он даже был уверен в своем знании. Оно казалось нехитрой истиной, до которой так просто и так сложно дойти. Ведь живут же люди всю жизнь и не доходят, а он дошел.
Но все вокруг зыбко, даже истина. То, что еще вчера было выстрадано и казалось непогрешимым догматом, сегодня расшибалось в прах. Может быть, это самый главный догмат — нет никаких догматов?
Только что тогда дальше? Как дальше? Куда?
Он прожил чуть больше пятнадцати лет. И еще три дня.
Эти три дня перекорежили все, с чем он существовал предыдущие пять с половиной тысяч дней своей жизни. Три дня назад были цели, желания, чувства. Сейчас не было ничего. Только пустота внутри и зыбь под ногами.
Три дня назад были друзья…
* * *…Ворожцов выскакивает на перрон, оглядывается. Номер вагона он знает, но теперь надо понять, откуда эти вагоны считают: от головы поезда или от хвоста. Сосчитать он не успевает. Слева над толпой взлетает к небу рука, машет приветственно. В этом взмахе есть что-то особенное. Нарочито взрослое и оттого совсем несерьезное. Наивное.
Подтянув сползающую лямку рюкзака, Ворожцов поворачивает налево.
Встречающие, провожающие, уезжающие, приезжающие, торгующие, попрошайничающие — вокзал живет обычной жизнью. Он идет сквозь эту жизнь, потому что видит цель. Впрочем, об этом он даже не задумывается.
Подходит к стоящей возле вагона троице. Мазила опускает наконец длинную руку с широкой ладонью и радостно улыбается:
— Привет.
Ворожцов пожимает ему руку. Затем Тимуру. Сергуне. Блондинчик ухмыляется, но молчит. Видно, не придумал еще, как поддеть. Или не в том настроении.
Тимур смотрит по сторонам, водит по непрестанно движущейся толпе взглядом. Ищет. Ждет. Сергуня делает глоток пива из бутылки, кивает:
— Ворожайкин, пива хочешь?
Пить хочется. Пива — нет. Ворожцов неопределенно поводит плечами.
Сергуня со смаком прикладывается к бутылке.
— Хочешь? Вон палатка, — указывает он в сторону и ржет.
Ну да, когда это Сергуня был не в том настроении, чтобы обойтись без издевок…
Ворожцов отворачивается. Тимур цепляется за что-то взглядом, машет. Коротко, не так, как Мазила, до последнего изображавший ветряную мельницу. Поняв, что его увидели, Тимур опускает руку.
Вдоль синего бока вагона к ним идут Леся и Наташка Казарезова. Девчонки красивые, но по-разному. У Наташки красота глянцевая, подиумная. Такие нравятся всем. Леся другая. Ее красота спокойнее.
Ворожцов хочет поделиться этой неожиданной мыслью, но делиться не с кем. Сергуня засмеет, Тимур назовет занудой, Мазила вообще не поймет.
Девчонки подходят ближе. Тимур улыбается им. Точнее — Лесе.
Ворожцов чувствует, что хмурится. Ему нравится Леся, и с Тимуром ссориться не хочется. Но уступать он тоже не намерен.