Лично Тимур знал лишь одного побывавшего в Зоне очевидца — унылого брата Ворожцова. Но делиться впечатлениями тот не любил, да и вообще болезненно реагировал на любые попытки заговорить на скользкую тему. Правда, время от времени Павел напивался, и вот тогда уж его проносило на полную катушку. Он трепал пальцами густую шевелюру с тремя белоснежно-седыми клочками и заводил извечную песню о проклятии, лежащем на гиблой земле, о том, как их экспедиция обнаружила аномалию с уникальными свойствами и разбила лагерь неподалёку, чтобы изучить влияние каких-то загадочных хронополей на живые организмы. Якобы ростки пшеницы, используемые в качестве опытных образцов, после длительного воздействия аномалии становились моложе.
Это всё, что можно было понять из путаных бредней брата Ворожцова. После третьего стакана он скатывался в такую заумь, что становилось тошно. А потом его неизменно срывало. Он вскакивал, бешено вращая глазами, и завывал, словно умалишённый: «Разряди-и-илась! Эта херовина разрядилась в обратную сторону…». Тимур становился свидетелем нескольких таких истерик, и первое время они его даже потешали. Но потом Ворожцов, которому надоели насмешки в адрес брата, растолковал, что произошло с экспедицией на самом деле, и это заставило Тимура крепко задуматься о свойствах загадочной аномалии…
Нога внезапно с громким чавком провалилась по щиколотку в грязь. Тимур затормозил, но в спину врезался Мазила, и ему пришлось по инерции ещё раз шагнуть вперёд. Вновь смачно чавкнуло, и жижа едва не попала внутрь ботинка.
— Стой ты! — шикнул он. — Здесь ил.
— Тогда пошли к мосту, — обрадовался Мазила.
— Да что ты заладил со своим мостом, — рассердился Тимур, вынимая ногу из чёрной мути. — Найдём спуск потверже или опору какую-нибудь и переправимся. Ворожцов, глянь левее, а я посмотрю вон там, где дерево упавшее. Остальные, тут ждите.
Ворожцов бросил свёрнутую лодку на траву и пошёл вдоль берега вниз по течению. Тимур скинул рюкзак и отправился в противоположную сторону.
До грохнувшейся в воду могучей осины на глазок было метров пятьдесят — ствол с ошмётками коры мелькал сквозь частокол камыша как ориентир. Где-то вдалеке, на грани слышимости, разносилось кваканье лягушки — единственный звук, на который расщедрился лес, не считая лёгкого журчания воды под корягами и шелеста густых ветвей плакучей ивы.
Налегке шагалось гораздо веселее, но Тимур не торопился. Он отодвигал стволом зелёные стебли и тщательно выбирал место, прежде чем поставить ногу: провалиться в холодную жижу и промочить носки не хотелось.
Когда до лежащей осины оставалось рукой подать, возле вздыбленной корнем земли что-то блеснуло. Тимур остановился и присмотрелся. Зрение его не обмануло: рядом с влажными комьями валялся предмет.
Сердце заухало в груди. Тимур оглянулся. Никого. Он взял обрез наизготовку и осторожно подошёл ближе.
Очки смотрелись здесь настолько неестественно, что Тимур даже несколько раз моргнул — не показалось ли… Нет. Не показалось. Изящные, в тонкой золотой оправе, какие обычно носят состоятельные люди, корчащие из себя современную интеллигенцию.
Вроде бы ничего особенного, но сердце продолжало колотиться, а мозг подмечал нестыковку в окружающем пейзаже. Тимур не сразу понял, что именно его пугает, а когда понял, замер и с недоумением поглядел на землю вокруг очков.
Ни одного следа.
Получалась странная картина. Хозяин очков вовсе не обронил их, а выбросил, швырнул зачем-то подальше от себя. И оставалось лишь гадать, откуда он бросал: с обрывистого берега или из воды. От последней мысли у Тимура по хребту пробежали мурашки.
— Чертовщина какая-то, — прошептал он, нагибаясь и берясь двумя пальцами за дужку.
Вблизи очки уже не выглядели дорогими. Линзы оказались пластиковыми, а оправа в некоторых местах покрылась ржавчиной, что исключало благородство металла.
И как только стало ясно, что аксессуар — дешёвый ширпотреб, ощущение тайны и опасности вдруг улетучилось. Словно кто-то незримой рукой сдёрнул расшитый бисером шёлк, а под ним вместо ларца с сокровищами обнаружился старый сундук с чердачным барахлом.