В поле зрения местной инспекции по делам несовершеннолетних одна из участниц этого избиения, Дарья, уже попадала. Вторая же, Анна — круглая отличница из благополучной семьи. То, что она оказалась способна на подобную жестокость, для всех стало неожиданностью. Сейчас родители обеих девочек опасаются уже за их безопасность…
В воскресенье жители Гусева намерены провести собрание у здания городской администрации. Основное требование — за свою недетскую жестокость виновницы должны ответить по-взрослому» [159].
Здесь одинакова разрушительность мышления и девочек — подростков, и их приятелей, но и взрослых «жителей Гусева» с их «основным требованием». Почему же детей за их «недетскую жестокость» надо наказывать «по-взрослому»? Как может гуманитарий в XXI веке публично заявлять по поводу хулиганского перформанса «Pussy Riot» в храме Христа Спасителя: «Они заслуживают, наверное, сожжения на костре! Они инструмент дьявола. Если их не скроют лет на десять от глаз оскорбленных православных людей, им придется пострадать. Поэтому власть поступит гуманно, если их посадят»! В России даже в XV веке никому не приходило в голову послать ведьму или колдунью на костер. А теперь это говорит профессор МГУ — и все остальные профессора и студенты это равнодушно слушают, а то и одобряют. Какое уж тут правовое государство или нравственные нормы, вокруг нас бродят влиятельные фанатики самых разных толков — и обучают студентов.
Обратимся к более поздним исследованиям, которые охватывают более длительный период реформы. Вот некоторые результаты исследования, которое проводилось в несколько этапов с 2001 года в индустриальном городе Лениногорск в Татарстане. Опрашивались все учащиеся 7, 8, 9 классов, возраст опрошенных 12-17 лет. Как пишет автор (Р.А. Ханипов), «информанты ссылались на доминирующий характер делинквентных сообществ в городе, большое количество насильственных практик, которые осуществляются подростками города, говорили о доминирующем характере криминальной культуры».
Вот выдержка из итоговой статьи (2007 г.): «18% мальчиков отметили, что они подвергались угрозам, вымогательству денег, избиениям со стороны сверстников, 2% из них ответили, что подобное физическое насилие им приходится испытывать часто. Однако всего 3% девочек подвергались угрозам и вымогательству денег (1% из них — часто)… Результаты анкетирования показали, что 13% мальчиков и 11% девочек испытывают чувство страха от того, что кто-нибудь в классе или школе может применить к ним физическое насилие; 57% мальчиков и 69% девочек сказали о наличии в классе (в школе) ребят, которые издеваются над другими, угрожают, требуют деньги; 44% девочек и 22% мальчиков отметили, что испытывают чувство страха, когда гуляют по улицам города.… 24% мальчиков и 18% девочек хотели бы перевестись в другую школу, потому что считают, что на новом месте было бы безопаснее и спокойнее учиться; половина опрошенных подростков (48%) хотели бы переехать в другой город; чувство бессилия и беспомощности из-за проблем со сверстниками испытывали 18% мальчиков и 26% девочек» [150].
Из этого исследования, проведенного в небольшом типичном городе, виден масштаб проблемы: «Сущность и специфика подростковой делинквентности в Республике большей частью схожа со спецификой подростковой делинквентности в других субъектах России… В г. Лениногорске (с населением около 70 тыс. человек) информанты называли количество участников в 120-200 человек в одном крупном делинквентном образовании; согласно мнениям информантов, подобных сообществ в городе насчитывается около 10… На существование в городе группировок, различных шаек указало 80% мальчиков и 74% девочек; 35% мальчиков и 23% девочек признались, что входят в групповое объединение ребят… Данные количественного опроса показали, что 29% подростков с 7-го по 9-й класс являются участниками групповых объединений» [150].
Социологи сходятся в том, что подростковые группировки организуются взрослыми преступниками и имеют сетевую структуру: «Неотъемлемой частью “сети” является ежемесячный сбор денег лидеру своей группы, который, оставляя часть этих денег себе, передает остальные вышестоящему лидеру, и т. д. Деньги после передачи “сбытовым агентам” (т. е. “старшим”, локальным лидерам), перемещаются вверх по цепочке, от “старшего” к “старшему”, и так до главного организатора, который, в свою очередь, возможно, также передает деньги другим агентам криминального мира. Некоторые информанты отмечали, что основные организаторы, в свою очередь, тесно связаны с криминальным миром, куда и передают часть полученной прибыли. А. Салагаев отмечает, что «большую роль в возникновении шаек сыграл преступный мир, который в определенный период времени “освоил” подростковые компании, и преобразовал их в хорошо организованные группировки».
Таким образом, делинквентные сообщества как сетевая организация приносят прибыль — чем больше участников, тем больше прибыль вышестоящим лидерам» [150].
А.Л. Салагаев и А.В. Шашкин, изучающие подростковые группировки уже более двадцати лет, пишут: «Наши многолетние исследования позволяют говорить о связи между “традиционными” подростковыми группировками (данный термин прежде всего относится к группам “казанского типа”) и организованной преступностью: их члены образуют молодой резерв мафии, особо отличившиеся представители которого в дальнейшем войдут в те или иные взрослые преступные группы… В группировках “казанского типа” существует строгое разделение функций (лидер, кассир, оружейник и т. п.), жесткая возрастная стратификация, постоянные социальные связи, самовоспроизводимые за счет рекрутирования новых членов и сбора средств в общий денежный фонд группировки (“общак”)…
Переходный период в России сопровождался возникновением противоречивых ценностных полей различных социальных групп. С одной стороны, происходила популяризация демократии и рыночной экономики, а с другой — многие молодые люди стали осознанно выбирать альтернативные “преступные карьеры”. Группировки же были и до сих пор остаются не только экономически эффективными преступными группами, но также и культурными аренами, на которых российские подростки проходят процесс социализации и формируют отношение к другим людям.
По данным нашего опроса школьников… 11% опрошенных являются членами групп, которые могут считаться делинквентными группировками… Всего в Москве в деятельность проблемных групп (термины “молодежная группировка” и “проблемная молодежная группа” употребляются как синонимы) включено около 15% респондентов — учащихся школ. Эта доля превышает аналогичный показатель в Европе и США примерно в три раза» [154].33
Р.А. Ханипов делает такой вывод: «Согласно результатам опроса, большая часть подростков не входит в делинквентные сообщества. Тем самым эти подростки, преимущественно юноши, становятся уязвимыми перед делинквентными сообществами, но их проблема — “не состоять в группировке и выжить”» [150].
Вот социальная цена реформы — государство, школа и семья, утратив возможности защитить детей и подростков, бросили их перед проблемой: “Не состоять в группировке и выжить”! Это национальная трагедия России в начале XXI века.
Р.А. Ханипов пишет: «Конфликты, конкуренция, выяснение отношений, разборки оказываются неотъемлемым атрибутом жизни подростков, кроме того, в конкретном городе, районе города, локальности может преобладать делинквентная культура, в которой в широкой степени распространены насильственные практики… Насильственные практики в виде вымогательства денег и физического насилия имеют две функциональные ориентации: первая — разбойная, несущая в себе корыстное желание получения прибыли.
Вторая функциональная ориентация насильственных практик — это рекрутирование, или вербовка новых членов в делинквентные сообщества. Здесь важно отметить, что подобная среда (школа, класс), где подростки чувствуют себя незащищенными, подвергаются насильственным атакам, возможно, создается представителями делинквентных сообществ намеренно, с целью большего количества завербованной в делинквентные шайки молодежи.