Ромэн медленно отпустил его плечи, и весь вид его выражал растерянность. Он помолчал, но, не дождавшись от друга больше ни слова, сказал сам:
— Мы идём из Бельгии, со стороны Лиля. Мои люди, конечно, слышали о беспорядках, но что Её Величество Мариэтту казнили… — он осёкся, видя, как перекосилось лицо Джерарда. — Прости, я ничего не знал.
В растерянности Ромэн пробыл ещё некоторое время, а затем, упорно зацепив друга за локоть, потащил в сторону самого большого и ярко занавешенного фургона.
— Пойдём-ка, Джерард. Посидим, выпьем бургундского. И ты всё мне расскажешь, как на духу, а я помолчу да послушаю. Почти год ведь тебя не видел, старый ты пройдоха, — бодро шагая, говорил Ромэн, хотя даже с виду казался старше своего спутника лет на пятнадцать.
****
Фрэнк не пошёл с Джерардом, когда тот отправился на поиски Ромэна. Он остро ощутил, что тому нужно поговорить с кем-то, помимо него самого. Тем более, обсуждать любые вопросы в присутствие кого-то третьего всегда более неловко, чем тет-а-тет. А Фрэнк был очень хорошо воспитан. У него был лучший учитель из всех возможных.
Найдя в библиотеке баронессы небольшой лёгкий роман, он запасся бутылкой вина, сладкими сухарями и отправился на улицу, в беседку. Фрэнк окунулся в чтение так глубоко, словно пытался сбежать от реальности. Собственно, отчасти так и было. Он старался занять свою голову чем угодно, только не воспоминаниями о вчерашнем жутком дне. Очнулся он от того, что его окликали. Вина осталось меньше половины, а сухари — те давно закончились.
— Месье Фрэнк, — две молоденькие цыганки переминались недалеко от беседки, не рискуя приблизиться к нему. Сколько раз они позвали его, прежде чем он услышал? — Мы от месье Джерарда и месье Ромэна, — белозубо улыбнулись они, когда поняли — на них наконец обратили достаточно внимания. — Нам сказано, что вы проводите нас в погреб, чтобы мы могли взять оттуда припасы. Сегодня будет праздник в честь встречи, и мы приготовим самые вкусные блюда.
Фрэнк молчаливо кивнул и, оставив книгу и бутыль на лавочке в беседке, пошёл в сторону входа в поместье, приглашая цыганок следовать за ним. Девушкам пришлось ходить от погреба до табора около пяти раз, но Фрэнк не мог заставить себя помочь им. Он лишь доставал и упаковывал овощи, сыры, мясо и вино, чтобы цыганки могли удобно донести припасы до табора. Сам он не мог. Пока что не мог и не хотел снова видеть людей — таких живых, ярких, наполненных жизнью, как эти черноволосые цыганки с бровями, точно два угольных росчерка. Их глаза горели, они с интересом разглядывали его, смеялись и переговаривались на плохо понятном гортанном наречии, вызывая у Фрэнка желание подняться наверх и запереться в покоях, закрыв окна портьерами. Он ещё не пришёл в себя достаточно для подобного общества.
****
— Вот как, друг мой, вот как, — сетовал Ромэн, когда Джерард, распивший с ним на пару уже вторую бутыль, закончил своё трагичное повествование и уныло смолк. — Ты ведь знаешь, что мой табор — твой дом, Джерард, — сказал он, хлопнув чуть осоловевшего и опустошённого друга по плечу. — И нет никакого вопроса в том, чтобы помочь вам с твоим мальчиком проехать столько, сколько вы пожелаете. Только загвоздка в том, что сейчас мы направляемся в сторону Лиона, а затем — в Турин, в Италию. В этот раз у нас немного другие маршруты, и я не могу поменять их лишь по своей прихоти, — грустно признался Ромэн.
— О чём ты, Ромэн? — удивился Джерард. — Я и не чаял, что можно ехать с вами до самого Лиона, — взволнованно сказал он, сжимая пальцами плечо друга. Несмотря на его энергичность и бодрость, в чёрных, как вороново крыло, кудрявых волосах обильно проглядывали ниточки седины. — Там ведь и до Пиренеев рукой подать, — оживился Джерард. — Андорра, и да здравствует Испания!
Ромэн улыбнулся, видя, как снова загорелись, пусть отчасти и под влиянием алкоголя, глаза Джерарда.
— Это долгий путь, — задумчиво кивнул он, — но я уверен, у вас всё получится. Я бы сам не стал заезжать во Францию со всеми этими событиями, да обещался Шарлотте быть у неё летом. А оно вон как получилось… — задумался Ромэн, а потом словно посветлел лицом: — А у меня наоборот радость, друг! Лейла моя, вертихвостка, что учудила! Совсем ещё девчонка ведь, я уж и не чаял, что она остепенится. А Бог по-другому рассудил, — улыбнулся он, потирая рукой тёмный от щетины подбородок. — Понесла она с того бала, на который я её сдуру отпустил весной. Ходит теперь важная такая, животом вперёд. Старухи наши отговаривали её, мол, зачем ей этот ребёнок? Ведь любой парень табора на неё, словно голодный волк смотрит, только что не облизывается. Выбрала бы себе по сердцу да обвенчалась. Так нет же — упёрлась рогом, словно дикая козлица! «Мой, — говорит, — сын, и идите все к чёрту, не подумаю от ребёнка избавляться. Он будет расти, а я буду помнить». И ни слова больше из неё не вытянул никто, даже мать. Ну, а мы что? Помялись-помялись, да и оставили девку в покое. У нас к детям — ты знаешь — отношение простое. Все наши, в обиду не дадим. Да и не важно, от кого. Просто… не ожидал я от неё, понимаешь?