Ромэн усмехнулся, смотря куда-то вдаль, а Джерард ощутил, что не может толком вдохнуть. Неужели?.. Все мысли в голове снова перепутались, лишь одна стучала серебряным молоточком: Фрэнк не должен узнать. Он не позволит своему мальчику переживать ещё и об этом. Как же невозможно странно всё складывается… А может, наоборот — к лучшему? Ведь оставить после себя потомство не так уж и плохо?
— Я рад за тебя, Ромэн, — сказал он, наконец, кривовато улыбнувшись другу, что уже какое-то время искоса наблюдал за ним. — Так неожиданно… Благостная весть. Дедом станешь, — и Ромэн басовито расхохотался, ударяя себя по коленям.
— Так и я о чём, Джерард. Представляешь? Дедом!
Они говорили ещё недолго, и не было больше печальных тем меж ними. Минуло обеденное время, когда они, наконец, решили разойтись.
— Ромэн, — тихим и странным голосом вдруг позвал Джерард, и цыган, собравшийся было уйти заниматься делами табора, обернулся. — Ты помнишь… чему учил меня? — Джерард смотрел прямо, но чувствовал, что его язык заплетается.
— Ты… об этом? — Ромэн вскинул бровь в удивлении. — Конечно помню, друг мой.
— Ты ещё… занимаешься этим? — каждое слово давалось с трудом, но Джерард нашёл в себе силы не отводить взгляда. В конце концов, он давно не мальчик, а Ромэн — единственный, к кому он мог обратиться.
— Конечно, — негромко и серьёзно ответил цыган. — В каждом городке покрупнее хватает клиентов. И если тебе нужно…
— Мне нужно, — сухо и уверенно припечатал Джерард, облизывая мигом пересохшие губы и на мгновение прикрывая глаза, чтобы унять непонятно откуда взявшиеся слёзы и жгучую боль в груди. — Ты даже представить не можешь, насколько мне нужно сейчас…
— Вечером, во время праздника, — только и кивнул в ответ Ромэн, разворачиваясь и уходя в сторону других фургонов.
****
Костры, точно дикие алые цветы, расцветали в ночи: и тут, и там по всей поляне собирались группами люди в ярких одеждах. Они играли на скрипках и гармониках, пели песни, а девушки исполняли неподражаемые в своей неистовости и эротичности танцы, стелясь цветастыми юбками по изумрудной траве, изгибаясь и натягиваясь, точно тетива лука, и на их глубоких декольте играли по смуглой коже кровавые отблески костров.
Фрэнк пришёл сюда вместе с Джерардом некоторое время назад, и они ели предложенные острые кушанья, запивая горячим вином, и старались наслаждаться этой вакханалией жизни. Ранним утром табору предстояло сняться с места и продолжить путь, увозя с собой двух мужчин, но сейчас никто и не вспоминал об этом. Чего нельзя было отнять у цыган — так этого искреннего, всепоглощающего желания жить, жить каждым днём, так, чтобы вдыхаемый воздух разламывал рёбра, а губы саднили от непрекращающихся поцелуев. И в какой-то момент Фрэнк, будучи немного опьянённым, так увлёкся красочной цветастой круговертью, что не заметил, как Джерард покинул его.
Доев похлёбку и мясо, допив вино, он оставил посуду у одного из фургонов и отправился на его поиски. Фрэнк не смог бы сказать, сколько именно провёл времени без него, но не сетовал на Джерарда. Они теперь вместе, и ничто не в состоянии было изменить это.
— Месье Фрэнк? — его окликнули из темноты меж двух повозок. — Месье Фрэнк, я искал вас, — оттуда выступил крепкий черноволосый цыган, и юноша сразу узнал в нём представленного ему ещё засветло цыганского барона Ромэна.
— Ромэн, вы не видели Джерарда? — спросил Фрэнк с облегчением, подходя ближе. Если кто-то и мог хоть что-либо знать, то это он.
— Как раз об этом я и хотел поговорить, — странно замялся он. — Видите ли…
— Мне было бы уютнее, если бы вы говорили со мной на ты, — перебил его Фрэнк.
Ромэн улыбнулся и, кажется, расслабился.
— Я знаю Джерарда очень давно, — сказал он. — И он очень непростой человек. Крайне ранимый, если знать его суть, но при этом постоянно носящий маски и взваливающий на себя слишком многое.
— К чему вы клоните? — Фрэнк старался, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно, но внутренне начал волноваться.