Джерард был столь же щедрым и удачливым плантатором, сколь и ярым любовником. Никто из его слуг не был обижен, и именно на справедливости и хорошей оплате держались их отношения. Больше никогда и никого они с Фрэнком не подпускали так близко к своему сердцу, как это было с Маргарет и Полем.
Оставив влажную дорожку на эрекции Фрэнка, Джерард впустил её в рот полностью, утыкаясь носом в колечки тёмных волос, с наслаждением впитывая глухой стон любимого, скользя затуманенным взглядом по натянувшим кожу рёбрам. С утра, сонный и тёплый, Фрэнк был желанен и горяч, как никогда. Ему даже не нужно было ничего делать — просто быть рядом, чтобы этим самым воспламенять голодную суть Джерарда. Словно две половины свежеиспечённого разломанного хлеба, они идеально подходили друг к другу. А то, что меж ними порой не доставало нескольких крошек, не мешало им совершенно. Сожми тёплые ароматные бока посильнее — и не увидишь разлома. Словно целый, каравай будет перед тобой, не утративший своей аппетитности и притягательности.
Лаская языком горячий, совсем твёрдый член Фрэнка, он с наслаждением думал о том, насколько же они хороши друг для друга. И который раз благодарил всех богов, что этот мальчик выбрал его когда-то. Выбрал и покорил, несмотря на всю его слепоту и высокомерие.
— Ох, Джерард, amore mio… — хрипло простонал Фрэнк, впиваясь в кожу его головы кончиками пальцев и напрягаясь, выгибаясь всем телом. Он был близок, и его потрясающий солоноватый вкус стал лишь отчётливее и сильнее на языке, заставив Джерарда сладко улыбнуться и отстраниться. Итальянский, любимый и родной язык Джерарда, давно стал их кодовым языком любви. Соединяясь в одно целое, они переходили на него интуитивно, шепча друг другу горячие пошлости или во весь голос выкрикивая от наслаждения. И эта пускай мелочь объединяла их как никогда сильно. Порой Джерарду было достаточно сказать Фрэнку несколько фраз на итальянском ещё за столом, за ужином, чтобы после с наслаждением наблюдать, как глаза того подёргивались дымкой предвкушения и начинали матово мерцать, а со щёк по скулам к самым ушам, таким аккуратным и аппетитным, медленно полз румянец смущения и желания. И Джерард следил за ним из-под ресниц, понимая, что ещё совсем недолго, и они окажутся наедине в их спальне выше по лестнице. И то, что будет происходить дальше меж ними, совершенно не обязательно знать никому из прислуги, что полностью занимала первый этаж. Хотя Джерард с весёлой усмешкой отмечал, что порой их намеренно подслушивали, а после в смущении прятали глаза. Любопытство — не порок?
Проведя языком по поджавшейся мошонке, Джерард сильнее развёл ноги Фрэнка и, согнув их в коленях, уложил себе на спину, заставляя приподнять бёдра. Именинник тут же скомкал в кулаках натянутую простыню, предвкушая любимую и столь нечастую — вероятно, чтобы не приелась, — ласку.
— O, Signore Onnipotente… — проскулил Фрэнк, чувствуя, как уверенно Джерард разводит его ягодицы и упруго, влажно проникает между ними горячим и словно заострённым языком, стремясь к единственной заветной цели — вылизать его полностью, а затем забраться как можно глубже внутрь его тела.
Господь Всемогущий… (ит.)
— Il tuo cazzo è bello, — прошептал Джерард, оторвавшись от него. Эрекция Фрэнка выглядела так, словно тот был готов излиться только от того, что Джерард делал своим языком.
Твой член такой красивый (ит.)