Тор присвистывает.
— Неужели это, наконец, возвращение Порочного Висконти?
Моя челюсть напрягается. Точно так же, как Ангелы Дьявольского Ямы, Порочный Висконти — это прозвище из другой жизни. За последние девять лет во мне не было ничего порочного. Но я не могу этого отрицать — когда я слышу, как Тор называет меня, у меня по спине пробегает волна адреналина.
Было приятно быть порочным.
— Я не собираюсь возвращаться. Как я уже сказал вчера вечером, я просто приехал погостить.
Ложь. Вам бы наверное пришлось сделать лоботомию, чтобы Вы решили посетить Дьявольскую Ямы без определенной цели. Тор прав — я прилетаю сюда на Рождество и похороны и очень редко в промежутках между ними. Я остаюсь ровно настолько, чтобы успеть пожать руки своим дядям и стукнуть кулаками со своими двоюродными братьями. Поцеловать тетушек в щеку и позволить им ущипнуть меня, когда они рассказывают мне, каким большой я стал. Нахождение в этом городе слишком долго заставляет меня чувствовать, что я теряю клетки мозга. К тому же, не так уж часто я могу услышать вопрос: когда ты вернешься?
Все всегда хотят знать, когда я, блять, вернусь.
Я не люблю Данте даже настолько, чтобы сказать ему, что я здесь из-за чертового печенья с предсказанием.
Облегчение мелькает в его глазах, и у меня возникает немедленное желание раздавить это.
— Но когда я все-таки решу снова возглавить Дьявольскую Яму, ты будешь первым, кто узнает, — добавляю я. — Спасибо, что держишь место тёпленьким для меня.
Он, черт возьми, чуть не подавился своим виски. Разглаживая рубашку, итальянскую, без сомнения, он ставит свой стакан и сердито смотрит на меня.
— Держу место тёпленьким? Я полностью преобразил его. Перестроил инфраструктуру, купил целый флот судов частного пользования. Нанял круглосуточную охрану для патрулирования города. Твою мать, я обвел портовых чиновников вокруг пальца и обеспечил новые торговые маршруты в Мексику и на Ближний Восток, — его ноздри раздуваются. — Я сделал больше, чем просто держать место тёпленьким, — рычит он.
Его вспышка гнева витает в воздухе, как неприятный запах. Наслаждаясь жаром его сердитого взгляда, я медленно вращаю запястьем, взбалтывая коричневую жидкость в своем стакане. Я позволил ему попотеть. Затем, когда напряжение становится восхитительно сильным, мой взгляд встречается с его.
— Поэтому, когда я решу вернуться, ты покажешь мне, как это сделал.
— Вернешься? Должно быть приятно — иметь роскошь возвращаться и уезжать, когда тебе заблагорассудится, пока я удерживаю территорию для тебя.
И вот оно — одна из многих причин, по которым Данте презирает меня. Насмешки и язвительные комментарии вбивали клин между нами столько, сколько я себя помню, и то, что мы почти десять лет были разделены целым континентом, ничего не изменило. Это началось, когда мы были ещё детьми, он всегда считал мое поведение и моих братьев ребяческим из-за особой игры, в которую мы играли. А потом это презрение превратилось в ревность, когда наша игра стала означать то, что мы убили человека задолго до того, как ему даже разрешили взять в руки оружие.
О, а потом я трахнул его спутницу на выпускной. Хотя и не могу вспомнить зачем.
Теперь, в тот момент, когда я ступаю на Побережье, я чувствую его враждебность. Он ненавидит, что я пошел против его любимой традиции, и он ненавидит, что эта же традиция мешает ему полностью завладеть Дьявольской Ямой и получить полный, беспрецедентный доступ к порту.
Я поднимаю свой бокал и подмигиваю.
— Для этого и существует семья, верно?
Тишина обжигает сильнее, чем огонь. Его челюсть и горло подергиваются, когда он проглатывает горькую реплику, которую собирался выплюнуть.
Мы пристально смотрим друг на друга, и я чувствую, как знакомая тьма клубится у меня под ложечкой. Адреналин жужжит где-то на задворках моего мозга. Облизываю губы, игнорируя дребезжащий звук, издаваемый Порочным Висконти, пытающимся вырваться из своей клетки. С моего момента становления непосредственным, я пытался гоняться за кайфом с быстрыми машинами и шлюхами, в словаре которых отсуствует слово «нет», но ничто и близко не сравнится с ощущением того, что я жестокий ублюдок.
Я променял эту жизнь на офис в пентхаусе, залы заседаний и гребаные электронные таблицы. Но это было нелегко. По крайней мере, раз в месяц я могу предаваться своей темной стороне. Наверное, это единственная причина, по которой мой кулак ещё не заехал ему в лицо.
Тор прочищает горло и поднимается на ноги.
— Я иду курить. Пойдемте, возможно, постояв со мной под проливным дождем, вы, псы, охладитесь.
Не говоря ни слова, мы с Данте следуем за Тором через бар во внутренний дворик в задней части. Крыльцо представляет собой не что иное, как четыре деревянные планки, связанные вместе рыбацкой веревкой, и единственное, что защищает нас от шторма — это пара ящиков, образующих импровизированную крышу. Тор поднимает глаза вверх, бормочет что-то об управлении безопасностью и гигиеной труда себе под нос и закуривает сигарету.
Из внутреннего дворика бара «Ржавый якорь», расположенного в нескольких метрах вверх по склону утеса, открывается панорамный вид на порт. Несмотря на моё презрение к нему, я не могу отрицать, что он выглядит намного лучше, чем когда я был ребенком. Гавань стала в два раза больше, сходни и пандусы были полностью восстановлены. Черт, даже офис начальника порта отремонтирован — раньше это была всего лишь старая скрипучая хижина, которая стонала на ветру, а теперь она сделана из кирпича и даже имеет окна.
Тор протягивает мне свою пачку сигарет, но я качаю головой.
— Что вы теперь здесь переправляете?
— Всё ещё то, на что ты согласился. Патроны на экспорт. Кокаин и таблетки для вечеринок импортируются сюда. Конечно, вместе с обычными ресторанными и гостиничными принадлежностями для Бухты, — он выпускает дым в дождь и искоса улыбается мне. — Не волнуйся, если мы решим начать торговлю русскими шлюхами, мы позаботимся о том, чтобы сначала это информация прошла через тебя.
— Звучит прибыльно.
— Звучит так, будто ты хочешь получить долю, — рычит Данте. Я оглядываюсь и вижу, как он прислонился к стенкам из рифленого железа транспортного контейнера, засунув руки в карманы. — О чем ты говорил с нашим отцом прошлой ночью?
Я не заглатываю наживку. Вместо этого поворачиваюсь спиной к штормящему морю и смотрю налево, любуясь сверкающими огнями Бухты Дьявола вдалеке. Перед ней темной тенью вырисовывается Дьявольская Лощина, а наша старая школа, Академия Побережья Дьявола, возвышается над ней, как ядовитая вишенка на торте. Моя шея вытягивается прямо вверх, взгляд останавливается на церкви моего отца. Затем сосредоточиваюсь на мысу перед ним, где в среду утром я наткнулся на последнюю шлюху моего дяди, стоявшую слишком близко к краю. Я едва успел разглядеть её, только копну светлых волос, выглядывающую из-под её толстовки, и ещё раз бросил на её лицо короткий взгляд, когда я повернулся, чтобы уйти. Обычно этого было бы недостаточно, чтобы узнать её с другого конца обеденного стола, как я сделал прошлой ночью. Но потом, когда она пристально посмотрела на меня с другого конца комнаты, я сразу узнал эти глаза. Глаза цвета теплого виски.