— Парень продавал ваши бизнес-планы русским, — затем, лениво оглядев остальных за столом, он добавляет: — Ешьте, ваша еда остынет.
Рафаэль хихикает.
Тор издает тихий свист.
Слово порочный вспыхивает у меня под веками.
И я теряю сознание.
Когда я прихожу в себя, я лежу на диване в гостиной. Резкий солнечный свет струится через окно, а с другой стороны ветви ивы царапают стекло, как будто пытаются мягко разбудить меня. Щебечет птица. Не глядя, я знаю, что это черношапочная гаичка. Это выносливые маленькие создания, которые никогда не мигрируют на зиму. Они никогда не улетают из своих родных городов, даже когда всё становится холодным, жестким и неопределенным. Нет, они остаются со своими семьями и делают все необходимое, чтобы выжить.
Мне всегда нравились черношапочные гаички.
— Если ты хочешь быть частью этой семьи, ты не можешь быть такой брезгливой.
Я поворачиваю голову в сторону и вижу Леонардо, близнеца Виттории, развалившегося на кресле напротив. Он лениво стучит по своему телефону, его растрепанные волосы скрывают один глаз.
— Хм?
Но затем воспоминания возвращаются, и я резко выпрямляюсь, не обращая внимания на пульсацию в затылке. Анджело выстрелил в Макса. Смотрю вниз и вижу красные брызги на моем платье. Я подношу дрожащую руку к губам, и, конечно же, когда я отдергиваю кончики пальцев, они покрыты чужой кровью.
— Боже мой, — выдыхаю я, впиваясь пальцами в бархатную ткань, пытаясь подняться на ноги. — Боже мой.
Дверь открывается, и Амелия спешит внутрь.
— Нет, нет. Оставайся на месте, милая. У тебя было довольно неприятное падение, и мне нужно осмотреть твою голову, — она касается моей руки и опускается на сиденье рядом со мной. — У тебя что-то болит?
— Он убил Макса.
Это не вопрос, и Амелия на него не отвечает. Вместо этого она мягко наклоняет мою голову вперед и убирает волосы с чувствительного места на затылке.
Секунду назад он был жив, ел баранину с травяной корочкой и пил коктейли с виски и сидром, а в следующую…
Господи. Последнее, что я помню перед тем, как мой мир погрузился во тьму — это образ его тела, распростертого на прекрасном семейном фарфоре. Сквозь головную боль тихий, придирчивый голос в глубине моего мозга говорит со мной. Это я сделала?
Но я отбрасываю это прочь. Это глупая, эгоцентричная мысль. Анджело Висконти не помочился бы на меня, если бы я была в огне, точно так же, как он не схватил бы меня, если бы я прыгнула со скалы. И даже если он действительно верит, что я изменяла его дяде с Максом, он не производит на меня впечатления человека, способного проливать кровь из-за того, что его не касается.
— Сиди спокойно, — бормочет Амелия.
Я вздрагиваю от прикосновения её холодных пальцев. В конце концов, она отстраняется и похлопывает меня по коленям.
— Крови нет, просто большая шишка. Не напрягай себя следующие несколько дней, хорошо? О, и если ты почувствуешь сонливость, дай кому-нибудь знать.
Я рассматриваю её печальную улыбку и спокойное поведение.
— Ты серьезно?
— Да, сотрясение мозга — это не шутка.
Я моргаю.
— Амелия, Макса только что подстрелили. Насмерть. То есть, его в буквальном смысле больше нет в живых. И ты...
— Ты слышала, что сказал Анджело, — тихо говорит она, бросая взгляд на Леонардо, который теперь ухмыляется из-под своих волос. — Он был предателем.
Я медленно качаю головой.
— Нет, — бормочу я, — Макс не стал бы...
— Ну, он это сделал, — перебивает она более твердым тоном. Затем её взгляд смягчается, как будто она сожалеет, что была такой резкой. — Мне жаль, Аврора. Я помню свой первый раз, как будто это было вчера... — она выдыхает воздух, опускает плечи. — Но станет легче, я обещаю. Ты должна помнить, что мир Висконти отличается от того, к которому мы привыкли, — в последний раз похлопав меня по ноге, она поднимается. — Я рядом, если тебе нужно поговорить. А пока постарайся отдохнуть.
Она пересекает ковер, проходя мимо, взъерошивая волосы Лео.
— Но как он узнал, что Макс был предателем? Он даже не живет на континенте, не говоря уже о побережье.
Вопрос срывается с моих губ прежде, чем я осознаю, что даже думаю об этом.
Она замирает, держась за дверной косяк.
— Точно так же, как он знает всё.
Затем она выскальзывает из комнаты, её каблуки стучат по мрамору вдалеке.
Я поворачиваюсь к Лео.
— Что это значит?
Со вздохом он отрывает своё внимание от телефона и смотрит на меня.
— У братьев Ямы есть эта горячая линия. Любой желающий может позвонить по номеру и признаться в своих секретах. Макс, вероятно, именно это и сделал. У таких змей, как он, обычно нечистая совесть.
Нет.
Нет, нет, нет.
— Горячая линия? — произношу я хриплым голосом.
— Да, ты, наверное, видела эти визитки повсюду.
Пожалуйста, боже, нет.
— Она называется Анонимные грешники.
Не в первый раз за сегодняшний день мой мир погружается во тьму.
Глава восьмая
Церковь Святого Пия, Дьявольская Яма.
Это маленькое, скромное здание, за исключением высокого шпиля, который в ясный день виден из Бухты Дьявола. Оно расположено абсурдно близко к краю утеса, и камни размыты соленым морским воздухом и годами заброшенности. Перед ним кладбище загромождают увитые плющом надгробия, в том числе надгробия моих родителей.
Стоя перед прогнившей дубовой дверью, я крепче сжимаю лом и делаю глубокий вдох. Девять лет назад я сбросил ключ с утеса, и мне не терпится узнать, есть ли у кого-нибудь из моих дядей запасной. Вместо этого я вставляю железный прут между деревом и железным замком, и неудивительно, что из-за гнили замок легко открывается при хорошем толчке.
Сначала на меня обрушивается затхлый запах, за которым следует волна горькой ностальгии.
Блять. Я не заходил в эту церковь с тех пор, как похоронили моих родителей. Я медленно иду по проходу, мои шаги эхом отражаются от сломанных потолочных балок. Мои пальцы скользят по скамейкам, собирая ковер из паутины, пока я прохожу мимо.
Это место — настоящая дыра, и я несу за это полную ответственность. Клан Бухты предложил сохранить его, точно так же, как они делают с портом, но я настоял, чтобы они сожгли тут всё дотла.
Мы пошли на компромисс, опечатав церковь.
Я сажусь на своё старое место, на край левой передней скамьи и жду.
Проходит совсем немного времени, прежде чем ветер доносит урчание автомобильного двигателя. Я слышу шаги. Скрип открываемой двери. Затем раскатистый смех моего брата наполняет церковь, звук, который возвращает меня прямо в детство.