Похоже, не я одна встревожена его внезапным появлением.
Сейчас поздний вечер вторника, и солнце только начинает садиться по другую сторону витражных окон в холле. Я свернулась калачиком на нижней ступеньке, прислонившись к кованым перилам, держа в руках книгу, которая служит не более чем реквизитом. Альберто разговаривает по телефону в своем кабинете, быстро выкрикивая что-то по-итальянски кому-то, кого он считает менее важным, чем он сам. Тор выходит из гостиной с портфелем в одной руке и шерстяным пальто, перекинутым через руку.
Он останавливается передо мной.
— Черт возьми, девочка. С меня хватит того, что ты хандришь, как побитый щенок. Ради всего святого, это был всего лишь Макс, — он проводит рукой по волосам и качает головой. — Вставай.
— Ч-что?
Не обращая на меня внимания, он разворачивается на пятках и без стука входит в кабинет своего отца. Они быстро обмениваются репликами на итальянском, затем он поворачивается ко мне и мотает головой.
— Вставай. Ты идешь со мной.
Я моргаю.
— Куда?
— На работу.
— В Бухту Дьявола?
— Нет, на Марс, — он стремительно направляется к входной двери, бросая через плечо: — Последний шанс.
Моё сердце учащенно бьется в груди, план начинает складываться.
— Я быстро за сумочкой, — кричу я, прежде чем подняться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, в свою гардеробную.
Когда я выхожу на кольцевую переднюю подъездную дорожку, я с облегчением вижу, что Тор не уехал без меня. Двигатель его Bentley работает, и он стоит, прислонившись к водительской дверце, куря сигарету. Его взгляд опускается на мою сумочку.
— Тебе действительно всё это нужно?
Я замираю. Я обхватываю руками свою большую сумку, словно защищаясь.
— Э-э, да. У меня там косметика и бумажник...
Я замолкаю, моя ложь задерживается облачком конденсата в холодном воздухе, но Тор просто в последний раз затягивается сигаретой, закатывает глаза, затем щелчком выбрасывает окурок на траву.
— Женщины, — бормочет он себе под нос. — Давай, залезай.
Я крепко сжимаю свою сумку, когда мы выезжаем с территории Висконти на прибрежную дорогу, идущую параллельно пляжу. Я прожила на побережье Дьявола всю свою жизнь, и все же каждый раз, проезжая через Бухту Дьявола, я всегда удивляюсь тому, насколько она гламурна. Полная противоположность Дьявольской Яме и Лощине. Из окна с моей стороны открывается картина спокойствия, темно-синее небо сливается с черным морем, а полоска белого песка на переднем плане остается нетронутой. Туристы приезжают в Бухту Дьявола не для того, чтобы позагорать на ледяном пляже и искупаться в неспокойном океане. Нет, очарование Бухты можно увидеть из окна Тора — ряд сверкающих отелей, казино и ресторанов, отмеченных звездами Мишлен. Их соединяет набережная, вымощенная мрамором, который становится опасно скользкой во время дождя, и выносливыми сортами пальм, которые с трудом переживают суровые зимы.
Тор притормаживает и вытягивает шею, чтобы посмотреть на небо.
— Дерзкий ублюдок, — смеется он. Я слежу за его взглядом, вверх до одинокого самолета, рассекающего небо. — Порочный что-то замышляет.
Мое сердце замирает при звуке прозвища Анджело.
— Хм?
Он вздергивает подбородок.
— Это его самолет, — он приподнимает бровь, глядя на меня, на его губах пляшет веселье. — Ты бы прилетела на своём самолете прямо из Лондона, если бы просто приехала погостить?
У меня кружится голова от мысли, что присутствие Анджело на побережье могло бы быть постоянным. Я не могу себе этого представить — видеть его хмурое лицо на каждом пятничном ужине и на каждом воскресном обеде. Чувствовать, как его тяжелый взгляд следует за мной по подвальному бару. Переживать из-за того, что он держит мои секреты над моей головой, словно дождевую тучу. Я прижимаюсь пылающим лицом к холодному окну и закрываю глаза. Худшее осознание внезапно душит меня. Что произойдет с Дьявольской Ямой, если Альберто вернет бразды правления Анджело? Неужели все это дурацкое соглашение будет напрасным?
— Если тебя тошнит, дай мне знать, чтобы я мог остановиться. Эти сиденья из кожи телят, — протягивает Тор, не отрывая глаз от дороги. Затем он издает тихий смешок и добавляет: — Гребаный Bombardier Global Express. Зачем ему такой большой самолет, я никогда не узнаю.
— Это Gulfstream, — ловлю я себя на том, что шепчу.
Тор переводит взгляд на меня и хмурится.
— Что?
— Этот самолет. Это Gulfstream, а не Bombardier. Нос и крылья другой формы.
На несколько мгновений в машине воцаряется тишина, затем он тихо присвистывает.
— А я-то думал, что ты просто помешана на птицах. Ты одержима всем, что летает, малышка?
Я проглатываю комок в горле и заставляю себя выпрямиться.
— У меня было место в Северо-Западной авиационной академии.
— Что? В Школе пилотов?
— Угу.
Ему это кажется настолько забавным, что он стучит кулаком по рулю.
— Ты издеваешься надо мной. И ты решила выйти замуж за моего старика вместо того, чтобы пойти учиться?
— Нет, я подала заявление три года назад, когда мне было восемнадцать.
— Но что потом? Ты решила дождаться папика?
Я стискиваю челюсти, чувствуя, как мои ноздри раздуваются от его выпада. Когда я подписывала тот дурацкий контракт, Альберто предупредил меня, что только Данте знает причину, по которой я согласилась выйти за него замуж, и чтобы я не говорила об этом никому другому. Он сказал, что это чисто бизнес, но, зная его несколько месяцев, я теперь понимаю, что это дело власти. Он хочет, чтобы люди поверили, что он действительно смог завоевать такую молодую женщину, как я, несмотря на то, что он старый и грубый.
Он никого не обманывает. Вместо этого все просто думают, что я жажду его денег.
— Не совсем, — рычу я в ответ.
— Что же тогда произошло?
Что же произошло? В нос мне ударяет запах старых книг и мела. Призрак сильных рук, прижимающих меня к доске. Крики, доносящиеся из класса, эхом отдаются у меня в ушах.
Я качаю головой и бормочу: — Я хотела остаться в Дьявольской Яме.
— Ха. Дьявольская Яма — это тупик для мечтаний, малышка, — когда я не отвечаю, он бросает на меня взгляд. — Ой, ну ладно тебе, твоя жизнь могла быть и хуже. Мой отец держал свою последнюю жену взаперти в пляжном домике. Технически она была моей мачехой, и я встречался с ней дважды, один раз на Рождество, и один раз, когда она вышибла ногой стеклянное окно и убежала. Ну, три раза, если считать её открытый гроб, — он притормаживает, затем сворачивает в переулок. — Вот мы и приехали.