— Да брось уже…
— Те парнишки за игрой в покер. Во что ты играл, парень?
Я стискиваю зубы и засовываю руки в карманы.
— Они несли всякую чушь о семье.
— Они несли всякую чушь о игрушке дяди Альберто.
— Скоро она станет нашей семьей.
Я игнорирую удар в живот.
— Да. Вот почему ты пялился на нее весь вечер? Ты просто проверяешь последнее пополнение в клане Бухты? — его взгляд многозначительно опускается на пачку сигарет, торчащую из моего верхнего кармана.
Мои руки в брюках сжимаются в кулаки. Его взгляд обжигает мою щеку, пока он ждет ответа, но когда становится ясно, что он его не получит, он тяжело вздыхает.
— Папа всегда спрашивал нас с Габом, если бы Анджело прыгнул со скалы, вы бы тоже прыгнули? — он ухмыляется при этом воспоминании. — Знаешь, что я всегда говорил?
Позади нас баллада Уитни Хьюстон переходит во что-то более динамичное.
Я качаю головой.
— Без парашюта, — он смеется в ладонь, вытирая рот. Затем он поворачивается спиной к морю, задевая мое плечо своим. — Послушай, — говорит он, понижая голос, так что я едва слышу его из-за песни Марвина Гэя, гремящей на весь зал. — Я всегда буду верен тебе до гроба, и я знаю, что Габ чувствует то же самое. Если хочешь сжечь дотла это гребаное побережье, я одолжу тебе свою зажигалку. Но, пожалуйста, ради всего Святого, не заставляй меня воевать с нашими кузенами из-за какой-то девицы.
И с этими словами он направляется обратно по пляжу к бару, оставляя меня одного на берегу со всеми моими грехами.
Глава пятнадцатая
Я просыпаюсь до восхода солнца, когда толстая рука Альберто пригвождает меня к кровати, как якорь. Его несвежее дыхание от виски щекочет изгиб моей шеи болезненными, ритмичными волнами. Каждая косточка в моем теле съеживается. Он всегда настаивает на том, чтобы лечь спать, обнимая меня, нашептывая мне на ухо грязные мысли и желания, в то время как его живот и выпуклость неудобно прижимаются к моей пояснице. Я всегда лежу там, неподвижная и безмолвная, пока он не засыпает, а потом выскальзываю из-под него и сворачиваюсь калачиком в углу кровати, становясь как можно меньше. Каким-то образом ночью ему удалось снова найти меня и притянуть мое тело вплотную к своему.
Меня подташнивает, и я знаю, что это не только потому, что вчера вечером я перебрала с джином и тоником. Выбираясь из-под тяжелых конечностей Альберто, я бросаю взгляд на часы на его запястье. Сейчас едва пять утра, а я все ещё не сплю, беспокойство и неуверенность бурлят в моих венах.
Остановившись в дверях, чтобы бросить осторожный взгляд на Альберто, я выскальзываю из комнаты и спускаюсь на кухню. Затем я наливаю себе стакан холодной воды из холодильника и прислоняюсь к раковине, наблюдая за первыми лучами света, пробивающимися над океаном через кухонное окно.
Я беспокоюсь, что сегодня не увижу своего отца. Черт возьми, я беспокоюсь обо всем. О том, что Альберто снова встречается со своим адвокатом, и о том факте, что я до сих пор не знаю, что он планирует. Прошлой ночью я была на задании выяснить это, но случайно... отвлеклась.
Делая медленный, глубокий вдох, я кручу шеей в стороны, но это никак не помогает ослабить напряжение в моей спине. Мне нужна разрядка. Тем не менее, единственная отдушина, которая у меня есть — это Анонимные грешники.
И, очевидно, сейчас это выходит за рамки дозволенного.
Сделав ещё один глоток воды, я смотрю поверх края стакана на океан. Ленивые волны набегают на берег и так же медленно отступают. Оно выглядит спокойным и невозмутимым, в то время как я взволнована и разгорячена.
С непристойной мыслью, проносящейся в моем мозгу, я выливаю остатки воды в раковину и бегу обратно вверх по лестнице. Вместо того чтобы повернуть направо, в крыло Альберто, я направляюсь налево, в свою гардеробную, и направляюсь прямиком к шкафу. Меньше чем через три минуты я спускаюсь по лестнице в спортивных штанах, под ними бикини, а под мышкой полотенце.
Пробираясь по дому, я поражаюсь царящей в нем тишине. Обычно вокруг всегда кто-то шныряет. По коридорам постоянно разносится шум — негромкое бормотание вездесущих охранников, горничные пылесосят несуществующую пыль. Сам Альберто, выкрикивающий требования пугливым официантам. Но этим утром спокойствие подобно глотку свежего воздуха.
Я почти сожалею о своем импульсивном решении в тот момент, когда выхожу из дверей патио и мои босые ноги погружаются в песок. Здесь холодно. Ледяной холод обжигает мои щеки, пробирается в рукава и за воротник. Но я заставляю себя не обращать внимания на стук своих зубов и тихий голосок в моей голове, говорящий мне заползти обратно в тепло дома.
Там для меня нет утешения.
Вместо этого я срываю с себя спортивные штаны, как пластырь, и бреду навстречу волнам. Приближаясь к береговой линии, я перехожу на бег, потому что знаю, что если сбавлю скорость, то остановлюсь, а если остановлюсь, то никогда не смогу погасить жар, разливающийся по моим венам.
Я задыхаюсь, когда вода достигает моих лодыжек. Чертовски близко к удушью, когда он прижимается к моей груди, образуя ледяной коготь вокруг моих легких и не давая мне делать ничего, кроме коротких, затрудненных вдохов. Это обжигает мою кожу, как обморожение, но я продолжаю идти, пока полностью не погружаюсь в воду и не борюсь с течением длинными, сильными гребками.
Именно мама научила меня плавать. Годы спустя она сказала, что ей было так горько, что моему отцу пришлось учить меня всему остальному — кататься на велосипеде, разводить огонь, строить укрытие из выброшенных дров, и она тоже хотела передать этот навык мне. Она отвела меня к озеру возле нашего домика, усадила в лодку и вывезла на середину воды. Прыгай, сказала она, прежде чем сложить руки на груди и выжидающе уставиться на меня.
Я рассмеялась. Мама была известна своим чувством юмора. Но когда она не улыбнулась, я поняла, что она не шутит, и паника начала охватывать меня, я потянулась за веслами, чтобы грести обратно к берегу, но она твердой рукой усадила меня обратно на скамью в лодке.
Прыгай, повторила она. Потому что, когда ты прыгаешь, ты обретаешь свои крылья во время падения.
Я взглянула на своего отца, который нервно топтался на берегу, сжимая в руках спасательный круг. Я проглотила страх, подступивший к моему горлу, сжала кулаки и прыгнула. Не потому, что я думала, что чудесным образом смогу летать, а потому, что я знала, что если я упаду и не смогу подняться, мои родители всегда будут рядом, чтобы спасти меня.
Я в долгу перед ними за то же самое. И хотя я не смогла спасти свою маму от рака, я чертовски уверена, что спасу своего отца от Альберто Висконти.
Когда мои легкие начинают болеть, я прекращаю плыть и переворачиваюсь на спину, позволяя волнам нести мое тело. Небо начинает бледнеть, превращаясь из темно-серого в светло-голубое, и мне интересно, как долго это продлится, прежде чем разразится дневная гроза.