— Значит, ты все ещё подслушиваешь, и то, что ты считаешь наихудшим грехом, ты...
— Разбираюсь с этим. Раз в месяц.
Она отшатывается назад, как будто груз этого откровения слишком тяжел. Я едва могу скрыть ухмылку на своих губах. Видите ли, эта цыпочка не почувствовала бы ничего плохого, даже если бы ей дали пощечину. Но затем она берет себя в руки, и что-то оживленное мелькает на ее лице.
Она делает шаг вперед.
Я тоже.
— Тебе трудно быть хорошим.
Мой взгляд опускается на ее рот. От необходимости провести пальцем по нижней губе у меня чешутся руки.
— Невозможно.
Мы пристально смотрим друг на друга. Она сглатывает и проводит ладонью по щеке, как будто проверяет собственную температуру.
— Значит в среду... — хрипло спрашивает она, — ты... разобрался с этим человеком?
На мгновение я оставляю ее вопрос повисать в воздухе между нами. Затем я медленно киваю.
Она резко втягивает воздух.
— Каким образом?
— Не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответа, Аврора.
— Я хочу знать.
Ее голос пропитан чем-то густым и восхитительным, и этого достаточно, чтобы мой член встал. Я изучаю ее более пристально и понимаю, что ее дыхание прерывистое, а зрачки в этих глазах цвета корицы расширяются.
Ей это нравится.
Блять.
Сделав глубокий вдох, я провожу руками по волосам и поднимаю взгляд к потолку, как будто надеюсь, что Бог спасет меня от этого искушения. Да, точно. Как будто я когда-либо давал ему повод помочь мне. Когда я снова обращаю свое внимание на Аврору, мой взгляд темнеет.
— Мы взорвали его.
Ее глаза на мгновение закрываются.
— Тебе это понравилось?
Я делаю ещё один шаг к ней, наклоняя голову так, что мои губы почти касаются ее золотистых кудрей.
— Да.
Ее дыхание скользит по моей рубашке.
— Я думала, ты стал правильным.
— Так и было.
Она осмеливается поднять на меня глаза, но в ее взгляде есть что-то напряженное.
— Но…
— Мне нужна разрядка, Аврора. Отмщение за грехи дает мне такое же облегчение, какое испытываешь ты, когда исповедуешься в них.
Она медленно кивает, ее взгляд опускается на мое кадык. Когда она говорит, это едва слышный шепот.
— Некоторые из моих грехов настолько ужасны, что я больше не чувствую облегчения, когда исповедуюсь в них.
Я сдерживаю улыбку. Черт, она очаровательна.
— Например, какие? Сказала учителю, что твоя собака съела твое домашнее задание, когда на самом деле ты его просто не сделала?
Со вспышкой гнева в глазах она увеличивает расстояние между нами. Прежде чем я успеваю остановить себя, моя рука тянется вперед, и я снова прижимаю ее к своей груди. Я ещё не закончил с тем, чтобы она была так близко. Она многозначительно смотрит на то, как я сжимаю ее руку.
— О, да, — говорю я, убирая руку. — Никаких прикосновений. Я забыл.
Смутившись, она обращает внимание на мои туфли.
— Знаешь, я не так невинна, как ты думаешь.
В моей груди застывает лед, и только один вопрос застревает у меня в горле: потому что ты трахнула половину академии Побережья Дьявола? Но я проглатываю его. Как бы сильно это меня ни бесило, ее сексуальная жизнь — не мое дело.
— Тогда расскажи мне, что ты сделала.
— Я не могу, — бормочет она. — Потому что я ещё этого не сделала.
Я смеюсь.
— Что? Тогда в чем ты хочешь признаться?
— Просто думаю об этом. Зная, что в конце концов я это сделаю. Это уже достаточно плохо.
Я открываю рот, чтобы отпустить ещё одно саркастическое замечание, но то, как ее руки сжаты в кулаки, останавливает меня. Что бы это ни было, это действительно преследует ее. Взяв ее рукой за подбородок, я приподнимаю ее голову, чтобы она посмотрела на меня.
— Ты глупая маленькая девочка, Аврора, — выдавливаю я.
Ее взгляд становится жестче. Я чувствую, как ее челюсть упирается в подушечку моего большого пальца.
— Это не то, что ты говорил прошлой ночью.
Сквозь мои зубы вырывается шипение.
— Похоже, ты не можешь выбросить из головы прошлую ночь.
Пригвоздив меня стальным взглядом, она не отвечает. Я поворачиваю голову в сторону кабинки для исповеди. Провожу подушечкой большого пальца по ее мягкой щеке.
— Это то, в чем ты так отчаянно хочешь признаться? Что мне было так приятно смотреть, как ты трахаешь себя пальцами прошлой ночью? — я усиливаю хватку, подавляя стон, когда ее дыхание касается моей руки, горячее и твердое. — Или что ты становишься мокрой при мысли о том, что это повторится?
Тишина заполняет пространство между нами, душит меня приторно-сладким напряжением.
— И то, и другое, — наконец шепчет она.
Темнота облизывает стенки моего желудка. Я вдыхаю, выдыхаю. Перевожу взгляд поверх головы Авроры, потому что, если я увижу муку в этих больших гребаных глазах, я пойму, что сойду с ума. Я больше не тот парень. Я не Порочный Висконти. Он заперт в коробке где-то на задворках моего мозга, но теперь я слышу, как он колотит по крышке, отчаянно пытаясь выбраться.
Предложение срывается с моих губ, покрытое хриплым вожделением, прежде чем я успеваю его остановить.
— Знаешь, есть альтернатива раскаянию.
Наши взгляды встречаются. Ее нежный и невинный, мой темный и испорченный.
— Какая? — хрипло спрашивает она.
Но по тому, как быстро поднимается и опускается ее грудь, я понимаю, что она уже знает.
— Искупление.
Глава двадцатая
искупление.
Одно слово, но оно звучит так чертовски громко, эхом отражаясь от потолков и заставляя мои уши гореть.
Сквозь полуприкрытые веки я смотрю на Анджело и сглатываю. Ни на секунду я не могу убедить себя в том, что у меня неверное представление. Ни когда я вижу бурю, бушующую в его глазах, ни когда линия его челюсти заостряется, когда он сжимает ее.
Он делает шаг вперед. Я делаю один назад. Это забавляет его, он поджимает губы и заставляет взгляд сиять черным и блестящим, как разлитая нефть.
Наконец-то я обретаю дар речи, хотя он и не такой храбрый, как я надеялась.
— Ты имеешь в виду…?
Он делает паузу и приподнимает бровь. Мои щеки пылают. Он ждет, когда я это скажу. Но я не могу. Эта идея настолько непристойна, что я физически не могу высказать ее вслух.
— Ты имеешь в виду то, о чем я думаю?
— Я не экстрасенс, Аврора. Как ты думаешь, что я имею в виду?
Я стискиваю зубы, раздраженная тем, как сильно ему это нравится. Что ж, я не доставлю ему такого удовольствия. Набрав полную грудь воздуха, я расправляю плечи и встречаюсь с ним взглядом.
— Отшлепать меня.
Его кадык дергается, но выражение лица остается нейтральным.