— Это старый Pontiac Firebird дяди Алонсо?
— Да.
— Чувак, мне нужно получше его рассмотреть. В детстве я не мог его осознанно оценить.
Я тоже оглядываю двор, понимая, что нигде не вижу Рори из-за дождя.
— Куда она ушла?
Тор отталкивается от стены дома и трусцой спускается по ступенькам навстречу Габу. С озорной ухмылкой через плечо он говорит: — Она заметила ангар и пошла туда, — он тычет в меня пальцем, взгляд его темнеет. — Не делай ничего такого, за что мне пришлось бы отрубить тебе руку.
— Заткнись, Тор.
Дождь заглушает его хихиканье. Я проскальзываю вдоль дома к ангару. Я переоборудовал старый вертолетный ангар моего отца, когда расширял нашу частную взлетно-посадочную полосу, чтобы вместить мой самолет. Я прилетел на нем несколько недель назад и предпочитаю, чтобы он был доступен здесь, а не на коммерческой площадке.
Мне требуется пара секунд, чтобы заметить Рори, потому что она балансирует на гребаном крыле, заглядывая в кабину пилотов.
— У тебя есть желание умереть? — рычу я, подходя ближе. — Спускайся. Сейчас же.
Она смотрит на меня сверху вниз, ловя мой взгляд, пробегающий по длине ее загорелых ног к изгибу попки, виднеющейся под юбкой. Господи, Альберто, должно быть, сумасшедший, раз позволил ей выйти из дома в таком виде.
— Ты уверен, что хочешь, чтобы я спустилась? — она щебечет с застенчивой ухмылкой.
Я прикусываю язык и бросаю на нее предупреждающий взгляд. Когда ее ухмылка становится ещё шире, я забираюсь на крыло и обхватываю ее за бедра. Она ахает, когда я перекидываю ее через плечо, как пожарный, мой большой палец касается линии ее трусиков, пока я спускаюсь обратно на землю.
Тяжело дыша, она застенчиво смотрит на меня. Я стараюсь не обращать внимания на румянец, проступающий из-под её блузки, но это почти невозможно.
— Не карабкайся, как гребаная обезьяна, Аврора.
— А что, боишься, что я поцарапаю краску на самолёте? — щебечет она в ответ, сверкая глазами.
Я прикусываю внутреннюю сторону своей губы, слегка качая головой. Невероятно, чёрт возьми. Эта цыпочка действительно верит, что вчера она обыграла меня, поцарапав мою машину и заставив меня отшлепать её задницу так сильно, что она было ало-красного цвета.
— Не-а. Скорее, я беспокоюсь, что ты сломаешь ногу и не сможешь пойти к алтарю в субботу, — растягиваю я, свирепо глядя на нее.
Милая маленькая морщинка прорезает ее лоб, а то, как выпячивается ее нижняя губа, вызывает у меня желание прикусить ее.
— Пошел ты, — бормочет она, поворачиваясь на каблуках.
Прежде чем она успевает выйти обратно под дождь, я хватаю ее за запястье и разворачиваю так, чтобы она оказалась всего в дюйме или около того от меня. Так близко, что ей приходится вытягивать шею, чтобы встретиться со мной взглядом.
— И вообще, почему ты крадешься вокруг моего самолета? Это немного сложнее украсть, чем ожерелье, Сорока.
Она переминается с ноги на ногу, румянец темнеет на ее фарфоровой коже.
— Ты же знаешь, что это миф, верно?
— Что?
— Что сороки крадут блестящие вещи? Правда в том, что сороки очень боятся всего, что блестит. Конечно, они делают клады, но, как правило, это веточки и мелкие камешки, все, из чего они могут соорудить гнездо. Я думаю, что вся эта штука о блестящих вещах взята из европейского фольклора... — она замолкает, прищурившись, глядя на меня. — Почему ты так на меня смотришь?
Только сейчас я понимаю, что на моем лице глупая ухмылка.
— Например, как?
— Как будто... — она сглатывает. Опускает глаза к моим губам. — Как будто ты хочешь поцеловать меня.
Потому что все, о чем я, блять, думаю, это как заявить права на эти губы, даже когда они говорят всякую чушь о птицах, на которых мне наплевать. Не обращая внимания на жар, разливающийся по всей длине моего члена, я дергаю подбородком в сторону двери самолета.
— Не хочешь ли заглянуть внутрь?
Ее глаза загораются.
— Обкухкудаться как хочу!
— Господи, Рори. Ты когда-нибудь произносила ругательство?
— Ни разу в жизни, — щебечет она в ответ, следуя за мной по пятам, пока я иду по лестнице.
Я прислоняюсь спиной к перилам и снова провожу взглядом по этим ногам.
— После тебя.
Она слишком взволнована, чтобы заметить мою ухмылку, взбегая по лестнице и позволяя мне почти разглядеть цвет ее задницы.
Сделав глубокий вдох и пробормотав ругательство себе под нос, я следую за ней внутрь и прислоняюсь к двери кабины, пока она суетится над приборной доской.
— Святая ворона, радиолокационное отображение просто огромное.
— Так говорят все девушки.
— Ага, держу пари так и есть, — бормочет она, не поднимая глаз. — О... у тебя азимутальный радиомаяк с сенсорным экраном? Он невероятно высокого качества, — она оборачивается. — Это G700 или G800?
Я приподнимаю бровь.
— G800. Откуда ты так много знаешь о самолетах?
Она дергает плечом.
— Я не такая глупая, как ты думаешь.
— Я вовсе не думаю, что ты глупая, — бормочу я в ответ, прежде чем успеваю остановить себя.
На секунду мы встречаемся взглядами. Ее глаза широко раскрыты и смотрят выжидающе, а мои напрягаются в тот момент, когда я понимаю, что мои слова были почти комплиментом.
— Твой отец умеет летать на самолётах?
— Нет. У меня было место в школе пилотов.
— Ты издеваешься надо мной.
Хмурый взгляд, который она бросает в мою сторону, говорит о том, что это не так. Она опускается в кожаное кресло пилота и заправляет прядь волос, сегодня, к сожалению, прямых, за ухо.
— Нет. Я сдавала вступительные экзамены в Академии Дьявольской Ямы, потому что, очевидно, это единственная академия в округе, которая предлагает подобные занятия. И когда сдала всё, то получила условное предложение поступить в Северо-Западную авиационную академию.
Это действительно хорошая академия.
— И что потом?
Она шевелится, перекрещивает одну гладкую ногу через другую.
— Я пошла на последний экзамен.
Я хмурюсь.
— Почему?
Я знаю, какой курс она имеет в виду, потому что я тоже прошел его. Вместо того чтобы поступать в авиационный колледж, я поступил в Оксфордскую школу бизнеса и работал сверхурочно по выходным. Сначала я получил лицензию пилота-любителя, а затем лицензию частного пилота около пяти лет назад. Но я помню экзамен, о котором она говорит, это было чертовски просто.
— Не захотела.
— Аврора.
Она фыркает, на мгновение зажмуривая глаза.
— Пожалуйста, не произноси так моё имя. Это само по себе ужасный грех.
— Скажи мне, почему ты не пошла на экзамен.
— Потому что в твоей старой школе было полно придурков, — огрызается она в ответ, вскакивая на ноги и поворачиваясь обратно к приборной панели.
Я провожу языком по своим зубам. Верно, да. Как я мог забыть — она переспала с половиной Академии, если верить тем маленьким засранцам за игрой в покер. Горечь и ярость обрушились на меня, как удар под дых. Мое дыхание сбивается, и я сдерживаю желание спросить имена всех, с кем она когда-либо трахалась. Я добавлю их в список парней, которых мне нужно убить, прежде чем я покину Побережье.