Но когда четвертый бокал мерло согревает мой желудок, страх уступает место любопытству.
Он почти не произнес ни слова. Едва двигался. Когда принесли закуску, он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула, обнажив кремовый свитер, который облегает его тело, как вторая кожа. С тех пор он сидит там со стальной спиной, сжав кулаки по обе стороны от своей нетронутой тарелки, в то время как Альберто и Данте ведут все разговоры.
Он ни разу не взглянул на меня.
Может быть, первоначальный шок проходит, а может быть, вино действует на мою нервную систему, но я начинаю позволять себе верить, что мне померещился его мрачный взгляд, когда Альберто представлял его. Он был мимолетен, вероятно, я просто находилась в поле его зрения. В любом случае, каковы шансы, что он меня узнал? Он только раз взглянул на меня на утесе, как раз когда поворачивался, чтобы уйти, и всё это время на мне был надет капюшон.
Да. Всё в порядке. Всё будет хорошо.
— Я заставляю тебя нервничать?
Это не более чем едва слышимый шепот. Я отрываю взгляд от главы стола и смотрю на Макса.
— Хм?
Он облизывает губы.
— Ты трясёшь ногой и не притронулась к еде. Ты нервничаешь, сидя так близко ко мне?
Если бы мне не нужно было, чтобы он возил меня к моему отцу два раза в неделю, я бы сломала тормоза его машины.
Вместо того чтобы огрызнуться в ответ, моё внимание переключается на Витторию слева от меня. Она двигает крабовую ногу от одного края своей тарелки к другому, её шелковистые чёрные волосы закрывают лицо.
— Виттория?
— Я становлюсь вегетарианкой, — объявляет она, с отвращением оттолкнув конечность. — Крабы кричат, когда их варят. Ты знала об этом?
— Тогда хорошо, что они обжарены на сковороде, — сухо говорит Леонардо по другую сторону от неё, не отрываясь от своего айфона.
— Придурок, — бормочет она себе под нос, откладывая вилку.
Они с Леонардо близнецы, и в свои шестнадцать лет они ненавидят эти званые ужины почти так же сильно, как и я.
Я легонько касаюсь её руки и понижаю голос.
— Э-э, это твой двоюродный брат?
Она накрывает салфеткой разделанного краба и мрачно поднимает глаза.
— Анджело? Да, сто лет его не видела.
Анджело. По крайней мере, на самом деле его зовут не Порочный.
— И он член клана Лощины? Я его раньше не видела.
Переступив порог этого особняка, я словно попала в сцену из Крестного отца. Я довольно быстро изучила генеалогическое древо, но всё ещё слабо представляю, кому что принадлежит. Альберто и его сыновей часто называют кланом Бухты, в то время как его брат Альфредо управляет кланом Лощины, всего в двадцати минутах езды по дороге. У них там есть своя компания по производству виски, а также другие предприятия, о которых я мало что знаю. Но я несколько раз встречалась с сыновьями Альфредо, и этот новенький определенно не один из них.
— Не, он из Ямы.
Я моргаю.
— Ямы?
Она смотрит на меня как на идиотку.
— Анджело из клана Дьявольской Ямы. Ну знаешь, из твоего города?
Моя кровь превращается в лёд.
— В Дьявольской Яме нет никакого клана, — почти шепчу я.
Нет. Не может быть. В Дьявольской Яме нет присутствия Висконти, в этом буквально весь смысл этого соглашения.
— Больше нет. Он должен был занять это место после смерти дяди Алонсо, но так и не сделал этого.
— Дядя Алонсо? У Альберто есть ещё один брат?
— Был. Как я уже тебе сказала, он умер.
— Так почему же Анджело не занял его место?
Она вздыхает громко, нахально, как это делают избалованные подростки.
— Почему бы тебе просто не спросить его? Он прямо здесь.
— Тсс, — шиплю я.
Запиваю эту новую информацию глотком вина, но легче от этого не становится. Я пристально смотрю на главу стола поверх стакана. Анджело Висконти. Итак, у таинственного придурка есть имя. Мои глаза одержимо следят за ним, когда он, наконец, шевелится впервые с тех пор, как подали закуски, только для того, чтобы откинуться на спинку стула и потереть руки так, что напрягаются его огромные бицепсы.
Он выглядит скучающим.
Официанты убирают тарелки и доливают мне вино. Разговор течет, но звучит искаженно, как будто я слушаю его под водой. Ветерок проникает через щель во французских дверях и нежно щекочет мою шею, насмехаясь надо мной, дразня идеей сбежать из этой смертоносной столовой и никогда больше не видеть Висконти.
Постепенно моё отвращение к этой семье переходит на одного конкретного члена. Мой взгляд обжигает щеку Анджело.
Самоубийство — это грех. Но Дьявольская Яма всегда находит способы заставить человека захотеть броситься в пропасть, не так ли?
Следующий глоток вина кислит у меня на языке. Теперь, когда мне удалось убедить себя, что он меня не узнал, мой страх перед тем, что он скажет Альберто, что я была одна в Дьявольском Яме, растворяется во что-то более тёмное: ненависть.
Он думал, что я собираюсь прыгнуть, и все же... он ничего не сделал, только сказал мне, что мне предстоит долгий путь. Он оставил меня там, на краю пропасти.
Он даже не оглянулся.
Если последние два месяца меня чему-то и научили, так это тому, что Висконти жестоки. Но этот? Святой ворон, в этом скульптурном теле нет ни грамма смирения.
Может быть, именно поэтому Альберто назвал его Порочным.
— Аврора? Э-э, может, тебе стоит притормозить? Ты выглядишь немного навеселе.
— Заткнись, Макс.
Мой пульс стучит в ушах в тревожном ритме. Я перестала притворяться, что не пялюсь, и теперь мои глаза сверлят его затылок. Что за задница.
Внезапно я слышу свое имя.
— Что?
Я знаю, что это сорвалось с моих губ громко и дерзко, потому что все прервали свои разговоры, чтобы посмотреть на меня.
Раздается скрежет вилки. Кто-то кашляет.
— Я только что говорил Анджело, что ты из Дьявольской Ямы, — осторожно говорит Альберто, пронзая меня настороженным взглядом. Взгляд не-смей-позорить-меня. — Анджело тоже там вырос. Уверен, вам двоим будет о чём поговорить.
Анджело смотрит на часы, затем снова переводит взгляд на обои над головой Данте.
— Обсуждать особо нечего, — протягивает он. — Это место — настоящая помойная яма.
Тор издает громкий смешок, а рядом с ним Данте ухмыляется в свой стакан с пивом.
— Тогда зачем ты вернулся туда?
Повисла тишина. Она горячая и тяжелая, и моё возвращение висит в столовой, как уродливая картина.