Он боится увидеть свое имя под напечатанными стихами. Какая-то робость удерживает его. И он избирает звучный псевдоним: «Люсьен Фор». Забронированный этим панцирем, он посылает стихи на литературный конкурс «Эко де Пари». В ноябре 1892 года он получает первую премию, в декабре — первую и вторую. Король Поэтов Катюль Мендес приглашает его в редакцию.
Литературные конкурсы были в такой же моде, как большие шляпы у дам и узкие брюки у мужчин. Состязания являлись катализатором, который побуждал совсем зеленую поэтическую молодежь к бурному проявлению своих талантов.
На этот раз конкурс устраивала газета, объединяющая все лучшие силы литературы или по крайней мере желавшая это сделать: «Эко де Пари».
Редактором ее был Катюль Мендес, автор «Филомены» и «Геспера». Его метания между классицизмом и романтизмом, между легкомысленными «новеллеттами» и сказками и легендами сделали его притчей во языцех литературного мира.
Бесконечные россказни плелись вокруг сто женитьбы на дочери «великого парнасца» Теофиля Готье, тоже писательнице, авторе нашумевших книг. Супругам перемывали косточки до тех пор, пока Мендес не утвердился в «Эко де Пари» и сделался покровителем поэтических дарований. Его признали Королем Поэтов. С королевским размахом он выводит на орбиту новые светила.
Иногда по рассеянности он терял их из виду, и они падали с небес, как августовские звезды. Но он всегда был полон добрых намерении удержать их в зените.
В апреле 1893 года Люсьен Фор снова получил две премии в «Эко де Пари».
Банкет, посвященный этому событию, оказался как бы водоразделом между прошлым и настоящим Анри Барбюса. Он стал поэтом. Признанным. Поэтом уже не только для себя, для своих родных, для друзей… Для публики.
3
После вечера успеха, после ночи споров молодой человек возвращается к себе домой на улицу Мартир. Удивительно! За эту ночь все изменилось. Так внезапно и так решительно. Вот лестница, она кажется ему темноватой и слишком узкой. Передняя, которая еще недавно была для него целым миром, с чучелом медведя, держащим в лапах бронзовое блюдо для визитных карточек, с таинственными звуками за старым шкафом и с потускневшим зеркалом, в котором отражался высокий нескладный юноша, — теперь просто передняя. Длинный балкон, куда выходят все семь окон квартиры, этот выход в мир города, в его жизнь, — теперь просто балкон.
И мама, с охами и ахами встречающая его, словно выходца с того света, уже не волшебница в кухонном переднике. Просто мама, милая и скучная, со своими постоянными сетованиями на дороговизну.
— Твой отец работал всю ночь. Он только что лег, не буди его, — произносит она поспешно, не подозревая, что он и не собирается этого делать.
Но отец сам выходит из своей комнаты. И он тоже как будто изменился за эту ночь: все в нем стало мельче, проще, бледнее.
— Скажи, что было самым главным в этом вечере?
И здесь лицом к лицу с вечно плачущейся на трудности жизни мамой и отцом, так ревниво желающим сыну славы, которой не добыл сам, Анри в первый раз за этот вечер соображает, что главное не успех, не то, что говорилось в десятках приветствий на банкете, а обещание Катюля Мендеса издать его, Анри Барбюса, стихи отдельной книгой. Вот что!
Благодаря своему покровителю Анри Барбюс, лауреат конкурсов, стал завсегдатаем литературных салонов Парижа и в первую очередь самого изысканного из них — салона Катюля Мендеса.
Здесь, как в райском саду, пели все птицы, цвели все цветы. Катюль Мендес не интересовался, к какой «школе» примыкали его гости. Здесь более или менее мирно сосуществовали поэты всех литературных течений, которые, не совпадая с направлениями политическими, вносили страшную сумятицу в умы.
Казалось бы, «левое» течение символизма с его полной ревизией старых форм поэзии должно было исповедовать и крайне левые политические взгляды. Однако это было не так, и, может быть, именно потому, что символизм являлся тем «левым» течением, которое было скорее «правым». Политические идеалы символистов не шли дальше буржуазной республики.
Погрузившись в светскую жизнь, Барбюс забросил занятия в Сорбонне. Заниматься литературой и вращаться среди ее звезд было интереснее, чем ее изучать.