— Говорят, будто юмористы, в частности писатели, в жизни люди мрачные и замкнутые.
— Не убежден! Взять, например, Эмиля Кроткого. Его представить без экспромтов просто невозможно. Для него острить было все равно что дышать. На предложение женского журнала сотрудничать в нем, он ответил:
О нем можно рассказывать бесконечно. Однажды грипп не заставил Кроткого отказаться от концерта в МАИ (Московском, авиационном институте), но он предварил выступление такими словами:
Когда в мастерской «Агитплаката» один поэт предложил лучшие работы делать на шелку, Кроткий тут же откликнулся экспромтом:
Как-то в одной редакции Эмиль Кроткий сказал:
А на именины писательницы Д. художник И. принес торт, оказавшийся черствым.
«В каком магазине вы купили этот торт?» — спросила хозяйка.
Бывший в числе гостей Кроткий ответил за художника:
«В комиссионном».
Кроткий до последнего часа оставался верен себе, о чем я написал стихотворение, ничего в нем не выдумав.
А Маршак?.. А Виктор Ардов?..
Однажды Самуил Яковлевич был приглашен к министру кинематографии И. Г. Большакову. Прождав час, Маршак ушел, оставив записку следующего содержания:
Ардов же без шуток вообще немыслим! Как-то в самолете попросил гигиенический мешок.
«Зачем?» — спросил его коллега.
«На случай, если ты будешь в дороге острить».
А вот другой юморист, Михаил Эдель. Пограничник и фронтовик, он был, естественно, человеком смелым. Но морских путешествий терпеть не мог. Все же в Одессе ему пришлось снизойти до «Адмирала Нахимова», иначе мы опаздывали на выступление в Ялту.
…Я сидел утром у судового парикмахера, когда вошел Эдель.
«Что же это, — разочарованно протянул он, — говорили, качает, а ничего нет?!»
«Под Новороссийском будет качать!» — успокоил парикмахер.
«Странно, — снисходительно изрек Эдель, — такой большой пароход — и качает!»
Парикмахер извиняюще развел руками:
«Море больше…»
— Но тут остроумным оказался парикмахер.
— Остроумны, естественно, не только сатирики.
Едем мы с П. П. Вершигорой, автором документальной книги «Люди с чистой совестью», с литературного вечера, на котором он рассказывал о сегодняшней судьбе своих героев.
«Петр Петрович, — спрашиваю, — а что с партизаном Л., у которого вы отмечали „слабость к женскому сословью“?»
«Жена била его по морде моей книгой».
А в книге страниц шестьсот…
Один остроумный танцор заявил, что когда он умрет, его ноги возьмут в Институт мозга.
На съемках «Лебединого озера» мягкая и лиричная Одетта никак не могла превратиться на балу в смелую и коварную Одилию.
«А ты представь, — посоветовал балерине танцор М. Эсамбаев, — что ты сотрудник ЧК и должна у этих буржуев проверить документы».
Одетта быстро преобразилась в Одилию.
Когда юные поклонницы спрашивали артиста Н. Плинера, почему он всегда играет маленькие роли, он отвечал так: «Понимаете, девушки, я живу далеко от театра, и когда приезжаю, все большие роли уже разобраны…»
Одним словом, шутят все или, во всяком случае, многие. А для юмориста шутки — питательная среда, они поддерживают соответствующий тонус… Я до писательства и учил в селе неграмотных, и чистил в хозвзводе лошадь по имени Аргумент, и был в оперетте «бобиком», и танцевал в оперном кордебалете, и пел куплеты с манежа Ростовского и других цирков, и писал для агитбригад злободневный репертуар, и был единственным русским артистом в Госджазе БССР, составленном из «молодых советских граждан» и т. д. и т. п. И всегда запоминал шутки! Не специально, а скорее механически.