— Раз… — Теперь уже и у Чубчика голос стал чужим. — Два… — Голос наполнился какой-то сладкой дрожью. — Три…
«А все-таки, — успел подумать Чубчик, — она, значит, такая же, как и все…»
— Четыре…
«Особого усилия, — продолжал он свои мысли, — и на этот раз не потребовалось».
— Пять…
«И это немножко жалко, в общем-то».
— Шесть…
«А интересно, чего она сейчас делает? Впрочем, раз обещал не поворачиваться, значит, не повернусь».
— Семь…
«Господи, платье-то, дунь — и слетит, а она с ним столько времени…»
И вдруг раздался стрекот мотоцикла. Чубчик обернулся и увидел, что Люся на полной скорости мчится на нем, лихо подпрыгивая на кочках. Он побежал, закричал, но она уже скрылась за деревьями. А вскоре пропал и стрекот.
…Чубчик выскочил на шоссе, попытался было голосовать, но легковушки, грузовики и автобусы проносились мимо, а одна машина обдала его грязью из еще не просохшей лужи. Проклиная все на свете, Чубчик сошел на обочину и решил, назло судьбе, возвращаться пешком. И с тем цирковым упрямством, с каким осваивал новые трюки, зашагал Чубчик в город. У него было время подумать обо всем.
Черт бы побрал эту Люсю, а заодно и всех ей подобных! Почему он должен сейчас тащиться и зачем ехал? Отчего ему так не везет?.. Чубчик всегда завидовал людям, пустившим глубокие корни в многотысячном цирковом таборе. Они давно и накрепко вросли в цирк, у них в любой программе то дети, то братья, то сестры, то племянники, то дяди. У них общие заботы, общие печали, и вот только он, Чубчик, вроде бы и не в цирке, а только «при нем».
А иметь в цирке просто жену, а не жену-партнершу, Чубчик не хотел. Однако никто из знакомых девушек особого интереса к велосипеду не проявлял. В лучшем случае пробовали покататься.
Для него же велосипед — живое существо. О, если б Чубчик имел детей, он привил бы им любовь к велосипеду с младенческих лет. Ведь детям цирка не надо мучиться с выбором профессий, их дорога заранее предопределена. И если родители приезжали в отпуск домой, то дети на каникулы — в те цирки, где работают папа и мама. Там даже малыши на еще не окрепших ножках выходят на манеж или «Новым годом» при Деде Морозе, или просто помогают родителям. И у них, у детей тоже со временем будет: что ни программа — то тетя, то дядя, то брат, то сестра.
Между прочим, Чубчику однажды доложили, что Синицкие своего сынишку уже приучают к езде на эксцентрических велосипедах… Что ж, незаменимых нет! Однако и к Синицким никто Чубчика пожизненно не приговорил! Можно сделать собственный номер, скажем, «Соло — клоун на велосипеде». А?.. Есть же ведь «Танцовщица на велосипеде»! А сколько вообще еще велотрюков не освоено! Что, если на полном ходу пролезть через раму велосипеда, подобно тому, как джигит подлезает под живот своей лошади? Можно отрепетировать стойку на руле и проехать так один круг, второй… Однако лучше бы его номеру придать какой-нибудь сюжет, как, скажем, в мюзик-холле… Там в окне второго этажа появляется дама, а кавалер с букетом не может со своего велосипеда до нее дотянуться. Тогда он выезжает на высоком моноцикле, но дама уже на третьем этаже… Он — на еще более высоком, а она — на четвертом…
Конечно же с партнером, еще лучше с партнершей, новый номер Чубчика смотрелся бы веселее, и трюки бы шли не сами по себе, а продиктованные сюжетной необходимостью…
Только к вечеру приплелся Чубчик к цирку и на дворе увидел мотоцикл, оба шлема и записку в одном из них: «Эх, Чубчик, до десяти досчитать не можешь! У меня по велоспорту разряд, а на одном колесе ездить не умею. Я хотела попросить, чтоб научил меня, да стеснялась поначалу, а ты…»
Чубчик огляделся по сторонам и, убедившись, что никого поблизости нет, залился счастливым смехом.
ЦИРКИН МУЖ
I
Вова Дудкин еще раз перечитал написанное:
Прочитав, откинулся на спинку стула и погрузился в свои невеселые думы. Задолго до встречи с Варварой работал Дудкин художником на большом заводе, оформлял там Доски почета, выпускал «молнии», писал транспаранты и о литературной карьере не помышлял. Но вот потребовались стихи к плакату, а лучший поэт заводского литобъединения подвел. Дудкин, лихо набросав стройного станочника на фоне столицы с ее многочисленными башнями, от Спасской до Останкинской, призадумался… В юности он, как многие, чего только не зарифмовывал, но к своим двадцати пяти напрочь забыл, как это делается. И если рисунок отмахал за час, то четыре стихотворные строки потребовали у него целой ночи! Зато утром весь завод смог прочитать: