Выбрать главу

Зато момент, когда Дудкин из рядового униформиста превращался в ассистента своей красавицы, был для него самым счастливым! Варварина улыбка, предназначенная вообще-то для публики, каждый раз обжигала и его. Перед номером Варвары, пока на манеже кувыркались клоуны, он следил за установкой аппарата, проверяя, достаточно ли туго натянуты отводные тросы, прямо ли стоит лестница. Первое время от волнения ему казалось, что лестница перед его глазами танцует.

— Вовчик! — как-то сказала Варя. — Ты сильно устаешь?

— Ну что ты… — захорохорился Дудкин.

Тогда она по-матерински погладила его по голове.

— Когда у тебя выпадет свободная минутка, повисни на трапеции и задержись на ней сколько сможешь… Обещаешь?

Вова, выбрав момент, когда никого поблизости не было, действительно повис на трапеции, на которой обычно разминаются перед выходом акробаты и гимнасты. Долго, конечно, не провисел. Но раз этого хотела Варя, начал повторять это нехитрое упражнение до десяти — пятнадцати раз в день. До посинения…

В цирке совместительство Дудкина никого не удивило, оно было воспринято как должное.

— Всем твой Вова хорош, да на крючок похож, — сокрушались Варины подружки.

— Ничего, отвисится! — отвечала Варя, заливаясь серебристым своим смехом, и всем вправду было смешно — словно бы речь шла о платье, повешенном в шкаф.

Но Дудкин дебютировал не только на трапеции. Дали ему однажды длинный кнут — шамбарьер, научили громко им щелкать и попросили — на репетиции, конечно, — погонять лошадь по кругу. Вроде бы просто — поворачивайся вокруг своей оси да время от времени подстегивай лошадь, бегущую по кругу. И вдруг лошадь у Дудкина поплыла в одну сторону, зал — в другую, манеж начал уходить из-под ног, и Вова рухнул, вцепившись ногтями в ковер.

Потом поручили ему держать ленту, через которую на всем скаку прыгала гротеск-наездница. Тут не дай бог опустить ленту раньше или чуть позже, однако Дудкин опускал вовремя. Комплиментов от наездницы не последовало, но поскольку не ругалась, то и за это спасибо.

А «отвисаться» пришлось и Варваре… Дудкин, во всем любивший порядок, искренне огорчился, увидев дома рассыпанную по всем углам пудру и брошенные посередине комнаты туфли. Однако ничего сразу не сказал. Зато когда Варвара однажды спросила, почему он раньше не женился, ответил:

— Не везло! Если встречалась чистюля и аккуратистка, то непременно тупица какая-нибудь, а если натура художественная, то неряха из нерях!..

Сигнал был принят, и пудра больше почти не появлялась в неположенных местах, а туфли перестали смотреть друг на друга и встали по стойке «смирно».

III

Однажды охрип артист, читавший стихи в прологе, а Дудкин, стоя в униформе, давным-давно выучил их наизусть.

Он вбежал в гримерную Варвары — она всегда начинала готовиться задолго до представления — и темпераментно прочитал их. В ответ Варя выскочила из комнаты на поиски инспектора манежа. Тот было обрадовался, но ненадолго. Нельзя же читать стихи в костюме униформиста! Наконец подобрали Дудкину костюм Белого клоуна — камзол, галифе, белые чулки, жабо и острый колпак на голову. Его густо запудрили, и все вроде бы хорошо, но предательская дрожь стала подкашивать его ноги в белых чулках, жабо начинало душить.

Дудкин конечно же и раньше читал стихи вслух, но либо Варваре, либо за столиком писательского клуба.

А вечер поэзии, на котором однажды присутствовал, впечатление вызвал у него двойственное: одни поэты свои стихи вкладывали буквально в души слушателей, а другие выли, словно волки на луну, и, упиваясь музыкой стиха, никах не доносили ими же написанного смысла. Дудкину в такие моменты хотелось рассмеяться, и он еле сдерживал себя. Впрочем, завывание никого из коллег поэта, сидевших, так сказать, в президиуме, не смущало, они попросту ничего не слушали, то и дело переговариваясь между собой. А председательствующий непрестанно курил, видимо демонстрируя этим всю непринужденность своего сценического поведения.

Подумав обо всем этом, Дудкин перед самым выходом забыл слова, а оркестр уже заканчивал увертюру…

Выскочив на ослепительную арену, он по совету одного старого артиста до крови прикусил нижнюю губу, и острая боль сразу вытеснила волнение.

Тогда таким тоном, будто он это делал и вчера, и позавчера, и всю жизнь, Дудкин отчеканил:

Дружба начинается с улыбки, И, душевный чувствуя подъем, Мы под гром фанфар                     и пенье скрипки Открываем дружеский прием…