Но вот и эти поездки кончились!.. Приземлился гимнаст в прекрасной квартире в одном из лучших районов Москвы, только бы жить ему да радоваться, тем более что по соседству жили такие же, как и он, — все-таки веселее. Но однажды утром гимнаст распахнул окно и, убедившись, что внизу никого нет, разбежался по комнате и выпрыгнул. Причем прыгнул так, что умер мгновенно и следов на асфальте не оставил!
А знаменитая воздушница, в отличие от него, не пожелала приземляться вовсе! Юношески стройная, она по-прежнему взбиралась на трапецию, и годами обретенная техника позволяла ей до последнего момента оставаться на высоте. А в момент, оказавшийся действительно последним, успела только слегка вскрикнуть и выпустила трапецию из рук. Врачи потом сошлись во мнении, что удара о землю она уже не почувствовала, поскольку сердце разорвалось в воздухе…
К утру Гурий понял, что уснуть ему не удастся. Он вышел на балкон, а затем спустился на улицу.
Тихий переулок, на который он свернул, привел москвича на базар, спозаранок набиравший силу. Сверкали золото дынь, янтарь винограда, сочная зелень всевозможных оттенков. На красных глянцевых помидорах играло утреннее солнце.
И все это было как сто, как двести лет назад и сопровождалось стабильными прибаутками типа: «Подходи, дорогой! Первым будешь — дешевле возьмешь».
На базаре были женщины и мужчины, молодежь и старики, горожане и крестьяне, продавцы и покупатели, не хватало только… только…
И тут, вероятно, базар очень удивился, потому что солидный вроде бы человек вдруг как мальчишка подпрыгнул на месте, хлопнул себя по лбу и, быстро-быстро зашагав, стукнулся лбом о столб. Затем извинился перед ним (перед столбом-то!) и пошел дальше.
Это был Гурий.
Перед началом представления он отозвал инспектора манежа в сторону, и впервые номер антиподиста прошел, как говорится, «на ура».
Впрочем, самого Алекса это не удивило, и он снисходительно пояснял потом, что недавно в Пензе его принимали лучше.
Гурий остался в Тбилиси на следующий день и убедился, что прием антиподистского номера был точно таким же.
А на третий день развеселившийся зал проводил Алекса скандирующими аплодисментами!
И тогда Гурий пустился в обратный путь самолетом.
— Что же все-таки произошло?.. — поинтересовался в Москве его начальник.
— Ничего особенного, — ответил Гурий. — Инспектор манежа теперь говорит: «Картинку старого цирка исполнит артист Алекс». И всё…
Начальник усмехнулся и дал указание оплатить режиссеру самолет, тем самым признав его командировку творческой.
А месяца через два Гурий Иванович шел, как обычно, по коридору Союзгосцирка. Колоритен этот коридор! Тут и в январе можно встретить бронзовые лица — это вернулись артисты, гастролировавшие в Австралии или в Латинской Америке.
В этом коридоре назначаются свидания — и деловые, и лирические; в нем встречаются люди, постоянное местожительство которых — цирк.
Коридор является центром конвейерной жизни. Работая в основном на периферии, артисты то и дело приезжают и прилетают в Москву, иногда даже в свои выходные дни.
— А вот и Гура, у которого краси…
Дальнейшего Гурий услышать не смог, поскольку Алекс, метнувшийся было в его сторону, увидел режиссера Московского цирка и побежал за ним.
ВНЕШТАТНАЯ ЕДИНИЦА
Ранним утром, когда дрессировщик Арефьев гонял по манежу лошадей, его попросили подойти к проходной. Узнав причину вызова, Арефьев захохотал. Перед ним стоял зареванный мальчишка лет десяти и с ним удивительно смешной осел… «Он-то уж не заплачет», — почему-то подумалось дрессировщику.
Из рассказа мальчугана прояснилась такая картина. Жил этот паренек с отцом и с матерью в пригороде. Домишко у них был, дворик был, и всякой живности хватало. Однажды отец из экспедиции привез в подарок сыну совсем еще маленького ослика. Но как только ослик прижился на новом месте, семейству предоставили квартиру. В многоэтажном доме! А прежнее их владение — на снос… Ну, осла, естественно, в лоджии не разместишь и в гараже не замкнешь.
— Чего ж ты хочешь? — спросили мальчика.
— Хочу, чтобы вы из него артиста сделали. Он все понимает! — И заревел.
Арефьев похлопал ослика по спине, отогнул длиннющее его ухо вниз, а оно тут же снова выпрямилось, и спросил вахтера: