Сделав большой глоток, гимнастка глубоко вздыхает.
— Ну, теперь-то всё в прошлом, и я могу рассказать, как это было сделано…
С поклонами появлялись то я, то моя сестра.
Мы — близнячки, я — Нина, она — Зина. Нас даже вблизи не сразу различишь. Порой сама не пойму, где я, где она.
Принесли как-то пачку наших фотографий, я говорю: «Вот это я!» А Зинка: «Нет, я!» Чуть не подрались! Снимали-то нас с манежа, одну за другой, и каждая была уверена, что там, где вышло удачно, там она! На нас все было одинаковое: и трико, и прическа, и серьги все до мелочей! У Зинки, правда, родинка над верхней губой, но она ее прикрывала помадой.
Так что же однажды сестричка подстроила? Выбрали самую красивую фотографию и говорит: «Видишь, тут на мне маленькая брошка? А у тебя такой нет!» Я разозлилась… и лучшую нашу фотографию — в клочья! А вообще-то в детстве нас даже мама отличить не могла! Бывало, раздается рев в коммунальном царстве, и наши соседи участливо спрашивают:
«Что случилось?»
Мама, шлепая меня по попке, отвечает:
«Зинка бабушке нагрубила!»
Я удваиваю рев:
«Я Нинка, а не Зинка!»
Мама, поняв ошибку, с досады начинает бить еще сильней. Потом, чтобы не путаться, за каждую провинность стала наказывать обеих. И мы к этому привыкли! Бывает, одной мама дает подзатыльник, а другая голову наклоняет, чтобы времени не терять.
Но вообще-то и мама, и бабушка очень нас любили и баловали.
А папа, как только узнал, что нас двое, предпочел жить отдельно. Впрочем, когда выяснилось, что сестры идут «учиться на цирковых артисток», произошел коллективный обморок.
Мы, однако, настояли на своем! Идя на экзамен, оделись одинаково, шли в ногу и, еще входя в училище, обратили на себя всеобщее внимание. А в зале сели на видное место рядом, обе закинули ногу за ногу, вместе достали из одинаковых сумок одинаковые зеркальца и одним и тем же движением руки поправили одинаковые прически и слегка намазали губы, дабы Зинкина родинка не нарушала сходства. Так что впечатление произвели еще до начала экзаменов.
«Вы кто?» — спрашивала комиссия.
«Нина», — отвечаю.
Доходит очередь до сестры, но вхожу опять я.
«Вы кто?»
«Зина», — говорю, не моргнув глазом, поскольку номера эти мы еще в школе откалывали.
Так и зачислили нас в цирковое училище обеих.
Работал там педагог Иван Иванович, красивый мужчина, замечательный режиссер и человек хороший. И хотя он был старше нас двоих вместе взятых, мы обе в него тут же влюбились.
Не было у Ивана Ивановича ни жены, ни детей — только один цирк, которому он был фанатически предан. Он прошел в нем все жанры и не захотел покидать его атмосферу. С утра до вечера с кем-то репетировал, что-то поправлял, кому-то показывал, придумывал, часто ошибался, но опять искал и в конце концов находил!
Темпераментом он обладал неиссякаемым и, очевидно, не успевал стареть! Юношеская походка, белозубая улыбка на смуглом — даже зимой — лице, раскатистый смех оттесняли на задний план его седину, которую он, кстати, и не закрашивал.
Но тут пора сказать вот о чем: внешне-то мы с сестрой одинаковые, а по характеру совсем даже нет.
Зинка лентяйка, а про меня этого никто не скажет, она даже мяса на рынке выбрать не умеет, а я готовлю не хуже мамы. Зинка влюбчивая, ей лишь бы вздыхать да глаза закатывать, а по поводу кого, не так уж и важно.
Для меня же радость была в репетициях. Сама наломаюсь досыта, а все равно не ухожу из училища — на товарищей смотрю. Жили мы дружно, готовы были всю ночь заниматься и все рвались помогать друг другу, если у кого-нибудь что-то не получалось. Все, кроме Зинки…