Но делить было нечего, да тут еще навалилась зима. И тогда мы пустились на крайнюю меру.
Наш администратор, кстати сказать, похожий с виду на борца, добился понимания у местных властей, и вот все тумбы, все стены, все заборы запестрели такими афишами:
«ЦИРК МОДЕРН
впервые в нашем городе
СЪЕДЕНИЕ ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА.
Сеанс проводит факир Магомет-оглы.
А также большое представление при участии лучших артистических сил».
Прочитав такое, народ валом повалил в кассу. Все билеты были проданы за несколько часов.
Однако к началу представления цирк оказался полупустым. Зрители догадывались, что съедение будет в конце программы, а с лучшими артистическими силами они уже, спасибо, были знакомы.
Но вот окончилось первое отделение. Во время антракта цирк начал заполняться и стал в конце концов набитым до отказа. Никто из зрителей, конечно, не предполагал, что живой человек будет съеден, однако всем было любопытно, как артисты выпутаются из такого рискованного положения.
А мы не спешили начинать сеанс, поскольку на его продолжительность рассчитывать не приходилось.
Оркестр успел сыграть после антракта несколько вещей, но его никто не слушал. Напряжение росло.
Наконец мы дали полный свет.
Выстроились униформисты, оркестр заиграл марш, и я, этакий полуарбитр-полуконферансье, предстал перед зрителями. Когда остановился, а оркестр умолк, мне на секунду стало страшно. Но только на секунду! Взяв себя в руки, я бодро — будь что будет! — отчеканил:
— Начинаем сеанс «Съедение живого человека»… Просьба к уважаемой публике соблюдать спокойствие и полнейшую тишину!
В одном из боковых проходов столпились артисты, выступавшие в первом отделении. Впереди их встали клишник с супругой. Пожалуй, только ее собаки оставались безучастными к нашей затее. Все остальное варьете находилось в беспокойной напряженности.
Я дал знак оркестру. Он затянул на этот раз какую-то восточную мелодию, а униформисты с непроницаемыми лицами стали выносить наш реквизит.
Боже мой, какой только дряни там не было!
Вытащили на манеж точильную машину, а к ней приставили ржавую саблю.
Публика возбужденно загудела, предвкушая зрелище действительно острое, но вскоре начала стихать, так как последующие предметы восторга ни у кого вызвать не могли.
Принесли стол, водрузили на него огромную бутыль с крупной наклейкой, на которой был изображен череп с перекрещенными костями. Бутылку как бы невзначай повернули вокруг своей оси, чтобы наклейка была видна каждому.
Рядом разместились таз с водой, огромный ком ваты, толстый моток бинта, десяток флаконов с йодом и дюжина ножей. И тогда я могильным голосом объявил:
— Факир Магомет-оглы!
Эту роль взял на себя наш отчаянный администратор. Мы сначала думали пригласить кого-нибудь из борцов, оказавшихся на мели, но их публика уже знала, а наш Магомет действительно впервые выступал, причем не только в этом городе, но и вообще на манеже.
Он был огромного роста, плечи имел широкие и покатые, отчего руки казались еще длиннее, чем были на самом деле. Густые брови, колючие глаза, толстые губы, тяжелый подбородок, огромные уши — ну что еще надо для того, чтобы выглядеть людоедом?
Он вышел голым до пояса, в шароварах и в чалме. Тело было коричневым, поскольку натерся жженой пробкой так, как натираются Зарема в «Бахчисарайском фонтане» и Ванда в «Розмари». С гримом, правда, переборщил: лицо было шоколадным, а губы почти синими. Однако смеха своим появлением людоед на вызвал ни малейшего — уж слишком серьезными были наши приготовления.
Магомет отвесил низкий поклон, затем выпрямился и застыл, скрестив волосатые ручищи на широкой груди и насупив брови.
Теперь предстояло самое трудное — во всяком случае, для меня…
— Начнем сеанс «Съедение живого человека», — повторил я и, не моргнув глазом, добавил: — Желающих быть съеденными попрошу на манеж.