С чисто цирковой дотошностью подошел Ольховиков к своей работе. Грим, костюм, жесты, ну и, конечно, вокальная сторона партии были им выполнены безукоризненно.
«Браво» впору было пропеть не персонажу, а исполнителю! Он не допустил ни единой ошибки: ни музыкальной, ни сценической.
Партию Трике он спел три раза. А потом вышел боярином Лыковым в «Царской невесте». Он исполнил эту партию восемнадцать раз! Ни один студент второго курса никогда в подобной партии на учебной сцене не появлялся.
Боярин Лыков изливал всю силу своей любви к дочери Грязнова, и его голос звучал проникновенно, а жесты были скупы и выразительны. Словом, это был не по-ученически зрелый образ.
Затем Николаю поручили знаменитую партию Хозе в «Кармен». Работать над ней предстояло на третьем курсе, на который он успешно перешел.
Какой драматический тенор не мечтает об этой партии? И, учитывая темперамент Ольховикова, его хорошую внешность, сценическое обаяние, наконец, день ото дня растущее вокальное мастерство, можно было ожидать большой удачи…
И Николай справился бы, несомненно, с этой партией, если бы однажды вечером не заглянул (это было уже во время вторых летних каникул) в летний театр парка ЦДСА.
6. Не под конем, а на коне
Ольховиков сидел в зале, а перед ним порхала, словно бы в воздухе, очаровательная танцовщица на проволоке. Ее обволакивала чарующая классическая мелодия, столь дорогая сердцу конного жонглера.
После концерта Ольховиков пошел за кулисы знакомиться, в чем ему помогла одна артистка цирка, также выступавшая в этой программе.
Ниночка Логачева окончила цирковое училище как раз в том году, в котором Ольховиков из цирка ушел. Вполне вероятно, что она о нем слышала, однако вида поначалу не подала.
— Познакомься, Нина. Это Коля Ольховиков, наш артист.
— Точнее, студент, — поправил артистку Николай.
— Так кто же вы, — не поняла Логачева, — артист или студент?
За кулисами толпилось много народа, поэтому Ольховиков предложил:
— Разрешите отвезти вас домой. По дороге все объясню.
— На чем отвезти?
— На моей машине.
— Студент с машиной?! Ничего не понимаю…
— Я тоже.
Хотя понять конечно же было нетрудно. Ольховиков влюбился. С первого взгляда.
Отвезя Нину домой, он всю дорогу выводил немыслимые вокализы, думая только о ней. Если бы в его рулады вложить подходящие к моменту слова, получилось бы примерно такое:
Возил-возил Николай день за днем свою Нину и в конце концов подрулил к Капитолине Ивановне:
— Мама, я женюсь!
Возвращаясь из загса, молодые начали выяснять, как жить дальше.
— Бросай цирк! — заявил Николай. — Я буду петь в Большом театре, а ты — танцевать в Мосэстраде, тем более в парке ЦДСА ты прекрасно выступала. Не зря я в тебя влюбился именно там!
— Летний театр ЦДСА — это еще не вся эстрада, — пояснила Нина и продолжала: — Я не намерена натягивать проволоку в Домах культуры и красных уголках. Из цирка не уйду!
И тут Николай почувствовал, что его со страшной силой — и в который раз! — потянуло в цирк…
Однако он еще пытался стоять на своем, красочно изображая их светлое будущее. Он — в опере, жена — на эстраде, оба — в Москве.
Но шаткость своей позиции Николай уже начал осознавать. И не потому, что сомневался в своей оперной карьере, а потому, что убеждался в невозможности жить без цирка.
Вполне вероятно, что Нину судьба послала ему в качестве соломинки, за которую следует уцепиться. Как тут снова не вспомнить Джекобса («Матрос может стать проповедником, пастух — министром, но циркач останется циркачом»)?
Капитолина Ивановна разделяла мнение невестки, но Николай не сдавался:
— Мама, но ты ведь сама уходила из цирка! Вспомни…
— Помню, — отвечала Капитолина Ивановна, — но ведь я вернулась.
Тут свою лепту внес добродушный толстяк Рашковский:
— Зачем тебе театр?.. Там солидные люди, пошлешь кого-нибудь куда-нибудь, и тебя уволят. А здесь все свои…