Тут я проведу аналогию, да не покажется она вам слишком смелой.
Однажды А. В. Луначарскому всего лишь за пятнадцать минут до выступления сообщили тему предстоящей лекции, и он ее блестяще прочитал.
На вопрос, как же он сумел так быстро подготовиться, Анатолий Васильевич ответил:
— Я готовился к этой лекции пятнадцать минут… И всю предыдущую жизнь!
Николай Леонидович не готовился к своему прыжку и пяти минут. Но он готовился к нему всю жизнь. С пяти лет.
Прокручивая в памяти этот прыжок, а точнее сказать — взлет, я подумал, что Ольховиков, пожалуй, в любой момент может прийти в оперный театр, выйти на сцену и спеть партию Лыкова в «Царской невесте». В крайнем случае, мосье Трике в «Онегине».
Но, обретая место в цирке, места на манеже не обрел: раньше выезжал на коне, подбрасывал мячи и булавы — и все было ясно. А теперь то за вожжи подержится, то вторым в колонне постоит, а то усядется на барьер манежа.
Однажды мы с ним вспомнили, как на первой елке нового Московского цирка читал он мои стихи, будучи Дедом Морозом. Читал блестяще! А что, если…
Я с удовольствием принялся за работу, и вот, приехав в Ростов-на-Дону, Ольховиков, выйдя на манеж, заговорил:
И пошло-поехало… В Одессе он говорил о том, что «сегодня под одесским ярким солнцем я отдаю запал душевный свой моим коллегам и моим питомцам — мы вместе на арене цирковой». Специальными стихотворными приветствиями он начинал не только выступления «Тройки», но и циркового коллектива «Россия», художественным руководителем которого он был назначен. Особенно тепло звучали его слова о Харьковском цирке: «Когда почаще, а когда пореже происходили встречи наши с ним, я появлялся на его манеже таким (и тут выбегал мальчик, в быстром темпе исполняя акробатические прыжки, таким (юноша жонглер появлялся на манеже), таким (молодой человек выезжал на лошади) и вот таким (тут показывал Ольховиков на себя сегодняшнего…)».
А в праздник 100-летия Харьковского цирка сегодняшний Ольховиков, прочитав эти строки, встал на подкидную доску и опять взлетел четвертым на колонну… Это уже не фирка на пятьдесят восьмом, а фирка на шестьдесят третьем!
Артист — всегда артист, тем более такой, как Николай Леонидович Ольховиков, народный артист Советского Союза. Такова судьба жонглера…
ЖИЛ-БЫЛ АРТИСТ
Серым туманным утром, когда трудно определить, что сейчас — осень или весна (на самом деле было лето), Юрий Дуров стоял на перроне Московского вокзала в Ленинграде. Вид его вполне соответствовал погоде.
— Ты болен? — спросил я, выйдя из вагона.
— Болен, — ответил Дуров, — только не я.
Оказывается, любимец Юрия Владимировича морской лев Пашка повредил вчера ласту и на несколько дней вышел из строя.
Оставив в гостинице чемодан, мы пошли в летний цирк, расположенный по соседству. Пашка жалобно поскуливал в своей клетке, рядом с которой находился его персональный бассейн. Дуров ощупал ласту, похлопал страдальца по круглой спине и разрешил через некоторое время выпустить его в воду. Жалобные нотки в Пашкином писке исчезли, и мы пошли в гостиницу.
Я приехал в Ленинград писать для Дурова новый вариант его известного в свое время «Аллегорического шествия». Тогда на манеже появлялся «Крокодил» с вилами и требовал от Дурова политической сатиры. Артист тут же отвечал делом. По его команде осел выкатывал тележку, на которой был водружен круглый стол. За ним грызлись одетые во фрак собаки и кошки, изображая очередную «мирную» конференцию западных держав… Затем понурый «бедуин» вел верблюда, за ними «колонизатор» в шлеме и шортах тащил канистру из-под нефти — авось что-нибудь да капнет… Болтовню о разоружении лихо пародировали всевозможные лающие, визжащие и хрюкающие персонажи… Утки были готовы разнести по свету невесть какую чепуху…
Все это Дуров комментировал остроумными репликами, и удовлетворенный «Крокодил» вручал ему вилы, предлагая и впредь действовать в том же духе.