Я довольно легко научился изображать этих персонажей, попутно совершенствуясь в боксе. А все же мой первый «робкий» партнер — к слову сказать, получавший у Круца самую высокую зарплату! — посоветовал мне заняться борьбой. Кроме добрых советов он дал мне записку к одному хозяину чемпионата, который колесил по Италии. Круц удерживать меня особенно не стал, и однажды я низко поклонился своим коллегам, приложился к ручке дамы-боксера и двинулся дальше.
В Италию.
Дело, в которое я попал там, было поставлено на широкую ногу. Ярмарка существует не круглый год, и здесь из нее выжимали все, что только можно. Мы боролись по тридцать раз в день! К ночи я ощупью добирался до постели. Встречался и с профессионалами, и с любителями, побеждал, а если надо — оказывался побежденным, словом — полностью вошел в курс. Однако за этот адский труд мне отсчитали гроши. На мой робкий протест хозяин ответил:
— Ты мне должен больше, чем я тебе! У меня ты стал настоящим борцом. Благодарить должен…
И я снова пустился в путь, и мне как будто повезло: попал в чемпионат совсем солидный… Таким по крайней мере считал его косоглазый борец-ирландец, с которым я вместе поселился. У него был великолепный кожаный кофр. Никто в чемпионате подобного кофра не имел, и ирландец то и дело смахивал пыль со своего сокровища. Но однажды он его открыл, и я увидел на дне пару носков и старую фотографию.
— Скажи, пожалуйста, — обратился я к ирландцу, — ты давно работаешь у этого хозяина?
— Семь лет, а что?..
— Ничего, — сказал я и в ту же ночь удрал из чемпионата.
Меняя бродячие труппы, я поймал себя на том, что не жалею о перемене профессии. Видимо, я еще не успел полюбить море, а вот борьбу полюбил, делая явные успехи. Иногда даже поражение приносило мне пользу.
В одном австрийском городке самым популярным человеком считался владелец колбасной. Обладая большой физической силой и приличным достатком, он в числе других почетных граждан всегда встречал приезжавших в город именитых гостей. Не один премьер-министр здоровался с ним за руку. В то же время колбасник был человеком демократичным и охотно боролся в приезжавших чемпионатах, отстаивая, так сказать, честь родного города.
В летнем саду, где мы выступали, он вызвал меня, и на эту встречу пришло уйма народу. Перед именитым любителем заискивали и борцы, и хозяева чемпионатов, ибо он обеспечивал сборы. Меня колбасник должен был, конечно, положить, а в последующие дни приняться за остальных.
Перед самой встречей я зашел за перегородку, где пожилой слуга старательно натягивал на любителя трещавшую по всем швам борцовку. Увидев на стене новенькую шляпу, я похвалил ее.
— Парижская модель, — небрежно заметил почетный гражданин.
Я захотел ее примерить, и он милостиво разрешил. Шляпа мне очень шла. Потом, как бы между прочим, я попросил колбасника не слишком круто обходиться со мной во время борьбы.
— Ладно, ладно, — величественно прогудел он, — Филек!
Слово «филек» в точном переводе означает «нога от мухи»… И действительно, когда мы вышли на сцену, зал возбужденно загудел: в колбаснике было сто тринадцать килограммов, а во мне, на жаргоне борцов, «семьдесят пять вместе с чемоданом».
Однако веса в любителе было много, а техники ни-какой. И когда я перебросил эту тушу через себя, мне особенно обидным показалось инсценировать свое поражение. От злости я воткнул колбасника носом в ковер и начал выкручивать ему руку. Я уже не был последним человеком в чемпионате и такую вольность позволить себе мог.
— Пусти… — зашипел мой противник, но я и не подумал этого делать. — Пусти же, — повторил он и, задыхаясь, добавил: — Я тебе… шляпу подарю.
— Серьезно? — обрадовался я.
Мой противник попытался кивнуть головой, но только засопел, однако мне этого было вполне достаточно. Вскоре под неистовый вой своих поклонников колбасник положил меня на обе лопатки.
А наутро в гостиницу явился мальчик и вручил мне красивую коробку. В ней находилась парижская шляпа.
На ярмарках мы не ограничивались борьбой, а устраивали также бенефисы атлетов, на которых они демонстрировали свою силу и красоту. Один такой атлет в день бенефиса у нас пропал. Ждем-ждем, наконец пустились на поиски и выудили его из пивной, где он куражился перед поклонниками. Отрезвили его как могли и вытолкнули на манеж. Он сперва держался молодцом — гирями пожонглировал, рельсу согнул на спине, покрутил ногами карусель с восемью пассажирами и в финале, во время приготовления к самому сложному, трюку, начал покачиваться.