Тут-то просыпалась моя подлая натура. Всю сознательную жизнь я разрушал лживые системы, причем неважно какие. В школе я рассорил друзей детства вплоть до поножовщины, заставил весь класс гнобить зазнавшуюся одноклассницу, верующую в праведность себя и окружающего коллектива. Мне не было совестно, жалко или грустно. Я кайфовал, как наркоман, получивший дозу. Да, именно: мне нравилось наблюдать за разрушением лицемерных взаимоотношений элементов, не способные понять несовершенство. Сказать честно, у меня получалось разрушать намного лучше остальных, чтобы в итоге не получить уголовный срок. Горделивую учительницу через некоторых учеников довёл до суицидального состояния, коррумпированного начальника военкомата наградил визитом следователей и ФСБ за сексуальное домогательство к призывникам. Читая новости про это, я едва ли не хихикал и не постанывал от возбуждения.
После совершеннолетия мои стремления разрушать только подпитывались. Чем старше становишься, тем лучше видишь мир — так ведь? Здесь так же. Чем больше я видел лицемерия, тем яростнее и беспринципнее становился. Бывали случаи, когда я спал с замужними женщинами, считавшими себя верными, чтобы потом сдать их с потрохами мужьям. Я манипулировал коллегами на работе, держал на поводке свою начальницу и, в общем-то, раздавал возмездие за лицемерие направо и налево. Возможно, в этом я преуспел и считался каким-никаким гением. Или дураком, не суть важно. Если бы я не умер, то наверняка бы пошёл против государства или нескольких государств сразу — в общем, рано или поздно я бы сам себя уничтожил. У меня не было мечты именно разрушать всё вокруг себя — совершенно нет. Я проверял на прочность. Можно считать меня ревизором, в принципе. К сожалению, я не успел найти воистину прочную систему. Даже мои родители оказались не более чем лживыми элементами, сдавшиеся под давлением сразу, как я начал их проверять. Действительно, я широко улыбался, когда папа предлагал развестись.
Благотворительность? Коммерциализация помощи нуждающимся. Спорт? Политика, деньги и слава. Доброта детей? Неимоверная жестокость. Защитники страны? Убийцы и трусы, сдерживаемые приказами командиров. На самом деле из-за обилия лицемерия я перестал видеть в приятных обществу вещах что-то хорошее даже теоретически. Благотворительность спасала, спорт развлекал и оздоровлял, доброта детей более наивной и чистой, а защитники страны — герои Отечества. Но этого я не видел, так как окончательно разочаровался. Пожив дольше, нашёл бы удачные примеры… Наверное. Я мечтал увидеть хорошую систему, способную выдержать мои гнойные искушения.
Справедливости ради, кроме разрушения я не мог предложить что-то ещё. Если в моих глазах все системы лживы, то почему сам не создам эталон, который вижу? Только думаю об этом, как становлюсь куда более жалким, чем раньше. Я признаю, что тварь, подонок и жалкое существо, но не вижу в других хоть что-то лучше меня. Перейдя в новый мир, мой идеализм обрёл смысл. Я решил стать антагонистом, потому что видел в Тейвате неимоверную слабость. Даже когда играл в Геншин, меня не покидало чувство, что любая достойная угроза извне попросту уничтожит их, как по щелчку пальцев. Сейчас же я и являюсь той угрозой, имеющая все шансы разрушить прежний мир. Кто знает, одолею их или меня сотрут в порошок, я не могу пойти против своего решения. Если здесь найду настоящую крепкую дружбу, верную любовь и стойкое общество, то смогу успокоиться хотя бы немного. Если же нет, я буду пытаться строить собственную идеальную систему, уничтожая другие.
Одна система уже пала: Сахароза оставила нормы морали. Если пару дней назад она старалась не прибегать к бесчеловечным, неэтичным опытам, то после презентации Саливана девушка без угрызения совести взяла у Понтифика парочку хиличурлов. При обычных условиях такого скачка не произошло бы, но условия-то необычные. Я предположить не мог, что Осквернённое пламя могло настолько эффективно развращать разум. Не месяцами, не длинными медленными шагами, не поэтапно, а резко, революционно, агрессивно. Сахароза быстро превратилась из скромной подавленной учёной в фанатичную исследовательницу, наполненную любопытством и интересом. Во время вручения образцов я стал свидетелем, как она, желающая получить свободного лавачурла, после пояснения Саливана об отсутствии нужных ей существ, так злобно цокнула, что я на пару секунд ошалел. Она действительно взбесилась! Кажется, сам взгляд очерствел, наполнился раздражением. Удивительный прогресс.