Могу представить себе, что в этот момент ее нежные пальцы скользят по моей лысой голове. Я очень скучаю по своим длинным черным волосам, которые всегда были непослушными и временами довольно тяжелыми, и все же я гордилась ими. Какая-то часть волос обгорела, когда высокое напряжение прошло через мой мозг, разрушая все на своем пути. Но, по большей части, меня побрили, так как это облегчает уход медсестер. Я их хорошо понимаю и не сержусь по этому поводу.
Есть много других причин для моей злости, и я бы с удовольствием высказала им все, если бы могла. Дело в том, что уже три месяца я нахожусь в травматической коме. После воздействия электрического тока мое тело умерло. Не сохранилось ни одного рефлекса, ни одной чувствительной зоны. Когда я пришла в себя через пару дней под равномерный ритм собственного сердцебиения на медицинском приборе и монотонные шумы насоса, закачивающего кислород в мои легкие, то долго не могла понять — я уже мертва или все-таки случилось чудо. Не было пределов моей радости, когда я осознала, что по-прежнему жива и нахожусь в клинике города Москвы. Но длилась она недолго. Сколько бы я ни пыталась, мое тело просто отказывалось подчиняться! У меня не получалось открыть глаза или произнести хоть слово, пошевелить пальцем или повернуть голову. Дело в том, что выжил один мозг. Не знаю, бывали ли подобные случаи в истории медицины, и что сделала со мной та штука, но худший исход сложно было бы себе представить: моя душа со всеми мыслями и чувствами навсегда погребена в мертвом теле. Но самое плохое заключается в том, что об этом никто не догадывается. Многочисленные врачи собираются вокруг моей кровати и говорят обо мне в третьем лице, небрежно, как о пациенте-овоще, мозг которого претерпел настолько серьезные повреждения, что никогда не сможет восстановиться.
Хуже всего медсестры. Они часто обсуждают меня между собой, говоря о том, что «богатеньким тоже иногда не везет» или что «ее родители могли бы помочь реально нуждающимся пациентам, если уж некуда девать деньги».
Действительно, мои родители получили огромные деньги от Корпорации, на которые и лечат меня в самой дорогой больнице города Москвы. Очевидно, это и есть мой посмертный выигрыш, названный уклончиво «страховкой от несчастных случаев». Кстати говоря, именно так звучит официальная версия в средствах массовой информации: наш корабль разбился о рифы во время шторма, когда все участники квеста направлялись на остров. Большинство игроков утонуло, так что их тела не удалось отыскать. Медсестры обсуждали выжившего старика, который совсем тронулся умом и без конца твердил о каких-то ядовитых змеях, падающих потолках и гигантских шахматах. Он лечится в психиатрической клинике где-то в Англии и «на этот раз» его состояние оценивается как «безнадежное». Пару раз они упоминали молодого парня, который отделался лишь легкими травмами. Видимо, никому неинтересно долго обсуждать такое простое спасение, поэтому больше имя Алекса не всплывает. Гораздо интереснее вновь и вновь перемывать косточки выжившему и свихнувшемуся старику.
Больше всего меня волнует отсутствие слухов о маленькой девочке. Что произошло с Лилу? Я уверенна, что Корпорация замела следы. В лучшем случае, Лилу разместили в какой-нибудь неизвестной психиатрической клинике, в худшем — просто избавились от нее. Одно дело — представить общественности сумасшедшего старика, молодого парня и девушку в коме, и совсем другое — признаться в том, что в игру была вовлечена несовершеннолетняя девочка. Как бы то ни было, волнение за судьбу Лилу единственное, что еще помогает мне просыпаться по утрам и как-то держаться за жизнь.
В первое время я испытывала надежду, что однажды смогу заставить свое тело двигаться. Но врачи были уверенны в обратном, и постепенно мне пришлось смириться. Единственное мое желание сегодня - чтобы меня, наконец, отпустили, перестав поддерживать функции организма искусственным путем. Но прежде мне необходимо убедиться, что Лилу в безопасности. Поэтому сейчас, когда мама говорит о «хороших новостях», я всей душой надеюсь услышать хоть что-нибудь о судьбе своей маленькой подружки.
— Скоро у тебя будет братик, — голос мамы наполняется слезами, — я узнала об этом через два дня, после того как ты отправилась на игру, но хотела объявить тогда, когда станет известен пол ребенка. О, Вика, мое сердце чувствовало, что нельзя было отпускать тебя туда! Ты всегда была такой упрямой! — теперь она вновь начинает рыдать, как это часто происходит во время ее визитов в палате.