Каперанг Никольский, командир линейного крейсера, встал, одёрнул белоснежный китель и высказал осторожное предположение.
— Германская база в шестистах милях к северу. Будь у них лодки такого же класса, как наш «Борей», запросто могла быть выслана для наблюдения и по радио сообщить о нашем курсе.
— Плохо, господин капитан первого ранга. Вы не доложили ни о перехвате радиограмм, ни о замеченном перископе, ни о шумах винтов. Субмарины не появляются из ниоткуда. Считаете поход небоевым? Расслабились?
— Виноват, ваше высокопревосходительство! Повысим бдительность.
Колчак, занимаясь обычной на флоте выволочкой, призванной скорее предупредить упущения, нежели в виде кары за уже обнаруженные, понимал — времена изменились. Судовые радиостанции ныне не искрят в эфир широкочастотными точками-тире, работают на узкой волне. Вряд ли радист «Макарова» перехватит донесение лодки. Акустикам сложно — шумят винты трёх надводных кораблей. Разве что на «Рыси» есть шансы — её винты стоят, вахтенный может пытаться разобрать посторонний звук машин не из нашей эскадры. А уж что касается вахтенных на мостике, здесь вообще надеяться не на что. Мировая война показала: подводная лодка гораздо с большей дистанции засекает надводный корабль, нежели наоборот. Но и терять бдительность не гоже, не на променаде. Тем более до опасных антарктических вод осталось чуть более двух тысяч миль — рукой подать по современным меркам. В ожидании сближения с германской «сладкой парочкой» адмирал приказал усилить вахты у радиостанций, привлекая обученных радиосвязи летнабов и авиационную аппаратуру, наладив слежение за эфиром на разных волнах.
«Сикорские», обшарив ближайший радиус в два десятка миль, не увидели ни малейшей тени, похожей на субмарину. Зато отличился подполковник Деревянко из военной жандармерии, выделенной Императором из контрразведки. Он, приставленный «бдить и доносить», весьма нелюбим в команде, однако же вот — оказался полезным и даже опередил опытных радистов.
— Ваше высокопревосходительство! Осмелюсь просить вас самим на это дело взглянуть.
В каюте репортёра «Вечернего Санкт-Петербурга» обнаружилась пара чемоданов такой вместимости, что в них, пожалуй, завзятая модница уместила свой гардероб на полгода вперёд. Только вместо платьев, шляпок и корсетов там оказались совсем не безобидные вещи — серые железные коробки с надписями «Маркони». Жандарм открутил винты на одной из них, внутри оказалась какая-то электрическая премудрость с лампами и катушками.
— Радиостанция, ваше высокопревосходительство!
Колчак изумлённо воззрился на подполковника.
— Быть не может! На море огромные судовые установки, антенны высокие. Вы сами решили, что это — радио?
— Никак нет! Арестованный сам сказал, показал провод антенны, искусно выведенный за иллюминатор, — увидев сомневающееся выражение на холёном и породистом адмиральском лице, тотчас добавил. — Не сразу, конечно. Отпирался, кричал о свободе прессы. Потом заговорил.
— Надеюсь, вы его… не сильно?
— Умеренно, ваше высокопревосходительство. До суда заживёт. Изволите лично с ним говорить?
— Это излишнее. Протокол дознания мне на стол. И — благодарю за службу, господин подполковник. По крайней мере, знаем, откуда Энгельгардт был так осведомлён.
— Служу Отечеству!
— Да, подполковник. Это единственный шпион на корабле? Полагаю досмотреть все каюты, при нужде — и офицерские.
— Уже сделано, ваше высокопревосходительство!
Колчак вернулся к себе, удовлетворённый результатом и раздражённый бесцеремонными жандармскими методами. Интересно, адмиральскую каюту он тоже обыскивал?
Глава 4
Вечные льды
Русские люди, выросшие не в самой тёплой стране на свете, были, тем не менее, шокированы антарктическим летом. Перейдя за каких-то полторы недели из Африки в зону вечных льдов, они столкнулись со всеми прелестями высоких широт: жестокими ветрами, бушующим морем, ледяным панцирем на палубах, башнях и рангоуте. Лишь у самого побережья вдруг распогодилось, температура поднялась чуть выше ноля. Середина декабря здесь соответствует нашему июню!
«Зейдлиц» и «Висбаден» держались как приклеенные, бросив якоря поблизости. Германские моряки спустили шлюпки и на них выбрались на прибрежный лёд. Имела ли хоть какое-то значение их действия — не понять. Очертания береговой линии проще наносить с борта, да и точность оставляет желать лучшего: лёд переменчив, а где под ним берег — неведомо.