Во второй день похода погода была сравнительно хорошая, хотя около полудня началась метель и продолжалась несколько часов. Мы шли напрямик через заносы зернистого снега, действие которых можно сравнить с действием липкой бумаги на муху, вознамерившуюся по ней прогуляться. Неровная поверхность доставляла массу неприятностей, в частности тем, что ремни упряжи, с силой врезавшиеся в отвыкшее от них тело, оставляли на нём ссадины. В этот день мы пересекли маленький приток ледника, тот самый, что я упоминал в рассказе о небольшой вылазке, предпринятой в феврале Абботтом, Дикасоном и мною. Перекрывавший его снежный мост местами достигал в ширину свыше 800 футов [244 м] — могу поручиться, что такой широкой трещины я больше нигде не встречал. Можно было бы сделать очень интересный снимок, но мешал снегопад. Почти на всём своём протяжении южная скальная стена отвесно уходила в пропасть; кое-где отделившиеся от основной массы льда зубцы нависали над бездной, словно готовясь вот-вот упасть. Но через каждые несколько сот ярдов трещину — хуже или лучше — перекрывал снег.
Сильная метель в этот и следующий дни вынуждала нас ориентироваться по компасу. Смешно вспомнить, каких противоречий был исполнен наш маршрут. Конечной нашей целью была Англия, далеко-далеко на севере. Все мы чувствовали, что каждый шаг приближает нас к дому, и тем не менее ближайшее место назначения партии лежало на юге, ориентировались же мы по Южному магнитному полюсу.
Третье октября началось сильным западным ветром с метелью в рост человека. Мы вышли в обычное время, но около 11 часов утра метель усилилась. Путь наш лежал по неровной местности, ветер скорее крепчал, чем затихал, и Кемпбелл решил поставить одну палатку и выждать затишья. В палатке съели ленч, и по предложению Абботта стали играть в игру под названием "Гоп, Дженкинс".
Этой игрой мы развлекались — и согревались заодно — добрый час. Затем Кемпбелл и я вышли осмотреться, убедились, что погода намного хуже, чем утром, и поставили вторую палатку. Поели супа и залезли в мешки, нисколько не сожалея о том; к тому же Браунинг мог лишний день отдохнуть от длинной изнурительной ночи.
И на следующий день ветер не дал нам сняться с места, но пятого мы снова сделали несколько миль. Два дня мы тянули изо всех сил, так как хотелось поскорее достигнуть бухты Рилиф и возобновить запас морского льда. Взятый с острова Инекспрессибл вышел ещё два дня назад, а несолёные супы не лезли в горло.
Поверхность льда, по-прежнему плохая, не позволяла двигаться быстро. Её покрывали двух- и трехфутовые [61–92 см] заструги, часто приходилось поворачиваться лицом к саням и вытягивать их на гребень такого снежного холма, а затем спускать вниз.
Назавтра к ночи мы достигли наконец северного берега бухты Рилиф, и супы снова стали вкусными. На этом кончилась неизведанная часть маршрута, так как профессор Дейвид со своей партией прошёл через бухту на пути с острова Росса к Южному магнитному полюсу, и впредь нам предстояло идти по их следам. В этот самый день четыре года назад партия Дейвида вышла из хижины Шеклтона на мысе Ройдс, направляясь в бухту Рилиф, мы же должны были на следующий день выйти из бухты к мысу Эванс и имели таким образом редкую возможность сравнить наши и их темпы продвижения.
Пересекая утром бухту, мы стали свидетелями очень забавного случая. Из трещины на морском льду, где лежало довольно много тюленей, вдруг вынырнула большая самка и улеглась у её края, чуть ли не свесив хвост в воду. Почти тотчас же рядом появилась голова другого тюленя, который яростно ухватил соседку за хвост. Несчастная самка несколько минут буквально билась в истерике, хлопала себя ластами по бокам и быстро-быстро щёлкала зубами, но всё же довольно легко вырвала свой хвост и поспешила прочь от трещины, оставляя за собой кровавый след. Мы впервые наблюдали нападение тюленя на сородича. Однако позднее в этом путешествии Левик и Абботт видели около мыса Робертс двух дерущихся не на шутку самцов: многие ранения, которые они нанесли друг другу, проходили сквозь толстый слой подкожного жира и достигали мяса.
В последующие дни мы пересекали язык ледника Дригальского. Эта огромная масса льда выступает в море на тридцать миль [48,3 км], с северной стороны её омывает открытая вода, которая смыкается с ледниковым озером, что находится около Убежища Эванс. Вот почему его никак не удавалось обойти.
Двинувшись от бухты Рилиф в южном направлении, мы сначала шли по волнообразной местности, но всё же смогли сделать за день несколько миль. Первое препятствие на нашем пути возникло к вечеру следующего дня. Освещение всё время было очень плохое, чем дальше — тем хуже, и под конец мы уже не различали неровностей почвы. После четырёх часов дня, когда мы устремились к необычайно высокой ледяной стене, нависавшей над нами, мы вдруг почувствовали, что небольшой уклон под ногами постепенно увеличивается, снег становится твёрдым и скользким. Затем сани сделали резкий рывок, перевернулись задом наперёд и потащили нас вниз по склону. Нам удалось их остановить, воткнув лыжные палки в снег и перенеся на них всю тяжесть тела, после чего мы оттащили их в безопасное место, а Кемпбелл обвязался альпийской верёвкой и пошёл на разведку. Разведка показала, что пологий, казалось бы, склон становится всё круче и через несколько шагов обрывается вниз на тридцать футов [9,2 м], переходя в барранко[99]. Не затормози мы вовремя, кто-нибудь мог бы сломать себе руку или ногу, и тогда партия вряд ли достигла бы своей цели.
Света по-прежнему было мало, пришлось поставить палатки над ледяным оврагом в надежде, что назавтра освещение улучшится. И действительно, на следующий день мы смогли идти дальше. Окружающая местность убедила нас в том, что мы проявили высокую мудрость, своевременно остановившись.
"Ещё один изматывающий день. Мы пересекали одну за другой ледяные волны высотою от 40 до 50 футов [12,2-15,3 м], разломанные гребни которых обращены к югу. Иногда какая-нибудь из них резко обрывалась скалой и долина, по которой мы шли, превращалась в почти непроходимый завал, ограниченный одной или двумя, чаще одной, крутой стеной. Правда, только один раз пришлось цепочкой перетаскивать грузы на руках, но после вчерашнего случая мы перед каждой ложбиной сначала с помощью альпийской верёвки разведывали спуск и лишь после этого решались спуститься вместе с санями. На это уходило много времени. Обе санные команды с трудом форсировали склоны барранко, еле-еле присыпанные рыхлым снегом. Часто приходилось останавливаться и подтягивать сани. Одним словом, это была трудная изнурительная работа, за день мы проделали всего лишь около трёх миль [4,8 км]. После обеда видели несколько трещин, в некоторые человек вполне мог бы провалиться, но все они были надёжно перекрыты снежными мостами и находились на большом расстоянии друг от друга".
На следующий день (10 октября) мы стали лагерем на морском льду южнее языка ледника Дригальского. Если считать в милях, мы преодолели всего лишь одну шестую часть маршрута, но нам казалось, что мы прошли не меньше половины пути. На протяжении всей зимы ледник Дригальского рисовался нашему воображению грозным препятствием, а к этому ещё добавлялось опасение, что морской лёд к югу от него может оказаться таким же непрочным и ненадёжным, как близ Убежища Эванс. Выражение "пройти ледник Дригальского" употреблялось в Северной партии всякий раз после какой-нибудь трудной неприятной работы. Например, эту фразу каждый вечер произносил в иглу кок, закончив раздачу супа из второго котла, ибо этой операцией в основном завершалось его дежурство и он уже предвкушал последующие два дня отдыха. На самом деле ледник оказался менее коварным, чем мы ожидали, но никто из нас всё же не хотел бы ещё раз пересечь его с тяжело нагружёнными санями.
Но вот мы взобрались на последний ледяной вал — и настал великий момент: нам открылся морской лёд, но сначала никто не обратил на него особого внимания, потому что Дикасон закричал, что видит вулкан Эребус.
Мы находились по прямой в 150 милях [241 км] от горы, но сомнений не оставалось, это была она, именно её верхняя треть ясно просматривалась над горизонтом, увенчанная, как всегда, длинным перистым султаном дыма. Мы сразу почувствовали, что находимся на разумном расстоянии от дома и друзей. Ведь под сенью могучего конуса вулкана находилась зимовочная база полярной партии, и если даже мы там никого не застанем, то уж наверное найдём записку, из которой узнаем, что случилось с нашими товарищами. Вид вулкана пробудил в нас необыкновенное нетерпение, и мы переключили всё внимание на белую равнину, которую предстояло форсировать. Она была усеяна непроходимыми торосами, впереди нас безусловно ждало ещё очень много испытаний, но в нашем сознании отпечаталось нечто, что должно было помочь их преодолеть. Впредь достаточно было в любой ясный день взглянуть влево от маршрута, чтобы увидеть маяк, достойный края, где всё поражает гигантскими размерами.
99
Должно быть, в барранкосы (исп. barrancos) — глубокие эрозионные борозды, прорезающие в радиальном направлении склоны конусов вулканов. (