Много спорят о том, как лучше пользоваться спальным мешком — мехом внутрь или наружу, и до сих пор в этом важном вопросе нет единодушия. Мой опыт подсказывает, что в длительных путешествиях предпочтительнее выворачивать мешок шерстью внутрь. При температуре ниже –45° [–42,8 °C], наверное, лучше, чтобы мех был ближе к телу. Если термометр показывает больше 15° [–9,4 °C], влага внутри мешка не собирается, и тогда опять-таки приятнее ощущать внутри мех. Температуру ниже –45° мне самому испытать не пришлось, но люди бывалые утверждают, что в такой мороз согреваешься только в спальнике мехом внутрь.
Утром события разворачиваются в обратном порядке. По сигналу побудки путешественники влезают в дневную одежду, сворачивают и специальным ремнем завязывают спальные мешки. Кок разжигает примус, товарищи подают ему снаружи котлы и, пока готовится завтрак, поправляют багаж на санях. Чтобы согреться, они притоптывают ногами и даже боксируют по несколько минут в меховых рукавицах вместо боксерских перчаток.
И тут у них снова преимущество перед коком — бедняга вынужден сражаться с примусом до того, как сумеет восстановить кровообращение. Когда примус разгорается и можно не опасаться, что он затухнет от малейшего дуновения воздуха, кок расстегивает вход, впускает товарищей в палатку, и при благоприятном стечении обстоятельств минут через двадцать все уже едят похлебку, а во внутреннем котле закипает какао.
Выпивают его немного позднее, после того как сменят ночную обувь и носки на походные, а ночной набор одежды спрячут в спальник. Затем снимают палатку, грузят вещи на сани и через несколько минут партия снова пускается в путь.
Первый весенний поход Северной партии начался 29 июля в 8 часов утра. Мы взяли курс с мыса Адэр на остров Дьюк-оф-Йорк, в глубине залива. Солнце должно было показаться на горизонте 28-го в полдень, но из-за морозного тумана, подымавшегося от открытых полыней на севере, мы увидели его только через два дня, когда огромный красный шар на несколько минут выкатился точно над горизонтом.
В эту первую нашу вылазку светлого времени, когда мы могли передвигаться, было еще мало, что усугубляло тяготы похода: приходилось лежать в спальных мешках помногу часов кряду, притом из этого времени во сне мы проводили не более четверти.
При таких вылазках, когда не вся партия снимается с места, неизбежно оставляешь что-нибудь нужное в лагере. На этот раз, однако, мы паковались так внимательно, что забыли взять только черпак для раздачи пеммикана. Но очень скоро выяснилось, что не все вещи отвечают нашим требованиям. На второй же день путешествия мы убедились, что кое-что из нашей одежды требует переделки до начала основных весенних походов. Вот один пример, показывающий, что удобства путешественников на маршруте часто зависят от ничтожных, казалось бы, мелочей. Ветрозащитные брюки были заужены так сильно, что не налезали на финеско. Известные неудобства от этого мы испытывали еще в хижине — ведь каждый раз перед выходом из дому, натягивая штаны, приходилось снимать обувь. Но, конечно, никогда на головы творцов этой бесценной одежды не сыпалось столько искренних проклятий, как в походе, особенно в этот день. Вот бы отправить их, голубчиков, в легких летних костюмчиках и узких лакированных ботинках в такой весенний поход на санях и посмотреть, каково-то им придется во время метели!
Поломанные санные полозья
Ледяные сосульки со снежными «набалдашниками»
Залив был покрыт преимущественно «ледяной чечевицей», как я окрестил поверхность такого рода в экспедиции Шеклтона. Не защищенная от ветра поверхность льда изобиловала маленькими выпуклостями, пропитавшимися морской водой. Для деревянных саней нет ничего хуже, чем эти неровности. Недаром путешественники по морскому льду боятся их больше, чем могучих заструг[57], рыхлого снега, ледяных гряд, образовавшихся от сжатия льда, — подобные препятствия легко обходятся. А подобная рябь ведет себя так, словно каждая ее морщинка вооружена присосками, которые впиваются в сани и не пускают их вперед. Поэтому нам потребовалось трое суток, чтобы достигнуть острова Дьюк-оф-Йорк, хотя от нашей зимовки на берегу бухты Ридли до него было рукой подать — всего-навсего 18 миль [29 км].
Первые двенадцать миль [19,3 км] мы прижимались к скальному выступу мыса Адэр, но точно напротив ледника Уорнинг резко отклонились от берега и пошли к нашей цели напрямик через залив. Тут впервые после старта мы сумели развить приличную скорость на полосе снега, покрывавшей морской лед напротив ледника.
Но счастье наше длилось недолго — снежная полоса имела в ширину не больше мили [1,6 км] — и вскоре мы снова вступили на адский лед, снова начали тащиться со смехотворной скоростью и провели вторую ночь похода на морском льду, на полдороге между островом и мысом. Эта часть залива открыта ветрам, дующим из долины ледника Сэра-Джорджа-Ньюнса. Они пощадили лишь сугробы за случайными ледяными гребнями, но этот снег, принесенный сюда за много миль по морскому льду, весь пропитался солью. Полученная из него вода, по сути дела, не годилась в пищу. Похлебку из пеммикана мы просто не посолили, и она получилась более или менее съедобной, но чай и какао имели отвратительный, вкус. Что поделаешь, оставалось надеяться, что мы утолим жажду на следующий вечер, уже на острове.
Назавтра к концу дня нас стали беспокоить ледяные гряды, примерно такой же высоты, что и у мыса Адэр, и раз или два сани перевернулись. Это бы еще полбеды, но, осматривая грузы после особенно резкого толчка, мы увидели, что один из контейнеров порван по всей длине и из прорехи торчит аптечка, а лыжный ботинок Абботта из запасной пары валяется на льду ярдах в ста [92 м] позади. В довершение бед штатив фотоаппарата провалился между поперечными перекладинами саней и был раздавлен всмятку. Скорее всего именно заостренные концы его ножек прорвали парусину контейнера — никакой лед, я думаю, не был бы ей страшен. Этот случай имел и положительную сторону — он убедил нас в том, что в основном путешествии необходимо по примеру экспедиции Шеклтона сделать на санях борта из винесты[58]. Такие борта абсолютно прочны, почти невесомы и для большей надежности могут находить один на другой.
Вечером этого дня (31 июля) мы достигли острова Дьюк-оф-Йорк. Лагерь разбили на подветренном берегу его западного мыса, между скалистыми утесами и выходом ледника Дагдейла, превратившего припай перед ним в беспорядочное нагромождение льдов. Где-то неподалеку должен находиться зимний лагерь Борхгревинка, но мы не заметили его следов.
На протяжении всего похода держалась температура от –20° до –30° [от –28,9 °C до –34,4 °C], для весны — это не мороз, но тем не менее наши спальники к этому времени пропитались влагой, что отныне грозило нам беспокойными ночами. Наутро мы проснулись мокрые, а пока сворачивали спальные мешки, верхний и нижний концы, голова и ноги, превратились в лед.
Примус в это утро издавал пренеприятнейший запах, такого я еще не знал, хотя знавал запахи отвратительные, — он чуть не выкурил нас во время завтрака из палатки: пеммикан попался жирнее обычного, а когда Абботт и Кемпбелл разожгли свои трубки, судовой табак и вовсе доконал меня. Я не раз слышал, что замерзших людей находят иногда совершенно голыми, среди разбросанной одежды, как если бы перед кончиной они ощущали нестерпимую жару. Одолевавшая меня тошнота оказала такое же действие: выскочив из палатки на свежий воздух, я сорвал с себя всю одежду до нижней сорочки — и это при –48° [–44,4 °C]. Это был тот редкий случай, когда я пожалел, что не курю. Запретить товарищам курить — невозможно, а дым судового табака всегда был моим злейшим врагом в санных походах, надышавшись им, я не раз пропускал завтрак, который все равно не пошел бы мне впрок.
В тот день пеммикан показался невкусным не только мне — его нечем было посолить, так как мешок с солью куда-то запропастился. Человеку, который знает палатку на троих только с виду, покажется странным: как это так, мешок с солью, не соломинка, — и вдруг затерялся. Но тот, кто сам жил в такой палатке и участвовал в подобных трапезах, когда три человека сидят на скатанных спальниках среди разбросанной в беспорядке одежды и перед одним стоит продуктовый мешок, а перед другим — кухня, тот способен лишь удивляться тому, что в такой обстановке вообще удается что-нибудь отыскать.
57
Заструги (здесь) — форма поверхности снега в виде узких, вытянутых по ветру гребней, образующихся вследствие неравномерного его отложения и развевания.
58
Что такое «винеста» найти не удалось ни в Электронном энциклопедическом словаре на 75 000 слов, ни в Большом англо-русском словаре Мюллера (vinesta, winesta, veenesta и др.). Ни в русско-английском химическом словаре. Ни в Большой медицинской энциклопедии. Ни в Интернете (в том числе и в электронных энциклопедиях). Таким образом, если кто априори не знает значения слова «винеста» (как переводчик и редакторы данной книги), то и не ищи.