Для меня месяц начался неудачно — 1 апреля произошел инцидент с жирником, имевший довольно неприятные последствия. Коки отказались то ли от одной, то ли от двух жировых печей за негодностью, и мы превратили их в лампы для чтения, благо они были больше прежних и горели ярче. Я поставил лампу слишком близко к краю снежной полки, по мере нагревания снег под ней размягчался, край стаивал, и в конце концов лампа накренилась и упала. Около полупинты [284 мл] жира пролилось на мой рюкзак с запасной одеждой и линолеум под спальным мешком. Я быстро скатал мешок и принялся изо всех сил скрести линолеум ножом, но так и не сумел отодрать весь жир. До конца зимы мой мешок и пол под ним были самыми грязными.
Таких происшествий, на счастье, больше не было, если не считать еще более неприятного случая с Браунингом: его лампа вдруг совершила прыжок и приземлилась прямо у него в рюкзаке. Срочные меры, конечно, несколько сократили размеры бедствия, но все же последствия в виде грязных вещей и мешка остались.
Наш сухарный рацион исчислялся из нормы одна банка на месяц, таким образом к 1 апреля мы закончили мартовскую банку и разыграли крошки с ее дна. Во всех тех случаях, когда появлялось немного лишней еды, но в таких количествах, что делить ее не имело смысла, мы прибегали к способу, родившемуся скорее всего в кают-компании младших офицеров.
Состоял он в том, что ведущий выбирал слово с большим количеством букв, чем было присутствующих. Остальные по очереди называли порядковый номер выбранной ими буквы в этом слове — вторая, третья, пятая и т. д., кто-нибудь делал это вместо ведущего. Затем оглашалось выбранное слово и тот, чья буква ближе всего находилась к началу алфавита, получал деликатес. Допустим, что было выбрано слово «вежливый», а названы буквы первая, вторая, третья, пятая, седьмая и восьмая. Выигрывал тот, кто назвал первую букву, так как «в» ближе к «а», чем «е», «ж» и т. д. В нашем случае счастливчик становился обладателем смеси из равных долей сухарных крошек, гранита, парафина, снега, льда и замерзшего пеммикана.
Второго апреля суп впервые сварили на жировых печах, имевших каждая по несколько фитилей. Эксперимент прошел удачно, суп был готов за час. Это означало большую экономию керосина, потому что отныне можно было варить эту часть ужина без него. Но вот каната для фитилей у нас было очень мало, требовалось найти какой-нибудь заменитель. День, когда мы впервые приготовили суп на самодельной жировой печи, также вошел в наш календарь как знаменательная дата и был отмечен веселым вечером. Вообще во все эти месяцы время после вечерней еды было самым приятным временем суток — хотя бы на эти несколько часов нам удавалось отвлечься от мыслей о родных и близких.
Когда дневальные, завершив свои дела, подсаживались к остальным, Левик прочитывал вслух одну главу из «Давида Копперфильда». Каждый вечер обязательно читали на сон грядущий одну главу, пока не закончили все три имевшиеся у нас книги. «Давида Копперфильда» хватило примерно на шестьдесят вечеров, и к концу второго месяца никому не хотелось с ним расставаться. Его, однако, с большим успехом заменила «Жизнь Стивенсона», растянувшаяся то ли на две, то ли на три недели, за ней последовал «Шутник Симон». Он занял значительно меньше времени, ибо герой так всем полюбился, что одной главой за вечер не довольствовались, требовали двух или даже трех. Слабохарактерный Левик поддавался уговорам, и последняя книга была прочитана за несколько дней. Кроме того, у нас было с собой два экземпляра «Ревю оф Ревюс», их изучили от корки до корки, включая объявления и все прочее.
Мы захватили с собой в летний поход один-два журнала, но, к сожалению, я завертывал в них геологические образцы и зимой часто горько сожалел об этом. Взятые матросами «Декамерон» и несколько романов Макса Пембертона довершали нашу библиотеку. Еще имелась машинописная копия моего дневника за первый год экспедиции. Обычно я читал его вслух по воскресеньям, и мы сравнивали прошлогодний день на мысе Адэр с теперешним. В воскресенье же Кемпбелл читал главу из карманного издания «Нового Завета», а затем мы пели псалмы.
Глубокая полость в глыбе гранита
Голос из всей партии был только у Абботта, но бог обидел его памятью. Дикасон и Браунинг, когда-то певшие в хоре, знали куски из Благодарственной молитвы и отрывки псалмов, я тоже кое-что припоминал. Общими усилиями мы восстановили с десяток псалмов, звучавших почти в первозданном виде. Если слова никак не приходили на ум, мы заменяли их строкой собственного сочинения. Чаще всего исполнялось две-три строфы из четырех или пяти, но после возвращения домой я установил, к своему удивлению, что по крайней мере в одном случае мы даже добавили лишний стих. Начисто лишенный голоса, я тем не менее был главной опорой воскресных концертов: мальчиком меня каждое воскресенье дважды водили в веслианскую часовню и заставляли слушать проповедь (слишком длинную для ребенка). Смотреть мне разрешалось только в псалтирь, и я развлекался тем, что заучивал понравившиеся псалмы наизусть. Некоторые я запомнил на всю жизнь. Теперь мое прилежание в те отдаленные дни было щедро вознаграждено, так как более всего наши вечера делала приятными способность производить «веселый шум». Мы плохо помнили мелодии, но у псалмов они простые и очень красивые, и, думаю, воскресные концерты доставляли нам даже больше удовольствия, чем субботние.