— Я еще не хочу есть.
— После института тем более не захочешь. Пообедаем сейчас.
Хорошо, что они плотно пообедали в «Приморском», потому что не ушли из института до позднего вечера…
Два маленьких шахматиста подняли глаза на звук открывшейся двери. Глаза! У них был один глаз на двоих. Мальчишка, у которого оба глаза закрывала бинокулярная повязка, растопыренными пальцами рук ощупывал острые вершины расставленных фигур, восстанавливая в памяти позицию.
Еще несколько детей с повязками на глазах лежали в постелях.
— Вы новый доктор? — спросил Елену мальчик с видящим глазом.
Елена покачала головой.
Мальчишка сразу утратил к ней интерес и, закусив губу, отстранился, когда Елена пыталась погладить ему голову.
Все объяснил другой, с бинокулярной повязкой.
— А говорили, приедет секретный атомный доктор.
И всех вылечит, — мальчишка взмахнул рукой, сжимавшей ферзя. — Атомом!..
— Спать! — сказал Андрей и поднял доску с фигурами. — Доиграете утром.
Перед палатой, в которой лежала Нина, Андрей остановился, словно решая: стоит ли заходить. Елена, мягко обогнув его, сама открыла дверь.
— Это Елена Николаевна. Помнишь?..
— Я знаю! — перебила Нина. — Я даже знала, что вы сегодня зайдете еще раз вместе с красивой женщиной. — Нина была непривычно возбуждена. И Андрей смотрел на нее с настороженностью.
— Да! — Нина притянула Елену за руку, пальцами чуть коснулась ее лица. — Я не ошиблась. Вы красивая.
— Вот когда Андрей вас вылечит…
— Вы знаете, Елена Николаевна, — волна возбуждения не опадала, несла Нину на своем гребне. — Вы знаете, у меня вместо зрения теперь… Не знаю, как это по-научному, но… Я все начинаю угадывать. — Она не отпускала руки Елены. — Правда, правда! Вот и сейчас… Я чувствую. Вы сердитесь… На Андрея Платоновича?
— Нет, Нина. Вы не угадали. Я злюсь на себя.
Нина вздохнула, отпустила руку Елены.
— Это только говорится так. Самого-то себя всегда больше жалеют.
Андрей, подняв стакан на свет, беззвучно отсчитывал капли, падавшие из небольшого пузырька.
— Может быть, Нина, — ответила, помолчав немного, Елена. — Но я себя больше жалеть не буду.
Андрей вложил стакан в руку Нины, осторожно, просунув руку под ее спину, заставил приподняться.
— Вот, выпей это.
Нина понюхала, капризно поморщилась.
— Опять валерьянка?
— Опять.
Нина, вздохнув, выпила. Андрей осторожно опустил ее на подушку.
— Теперь постарайся уснуть. Спокойной ночи.
На выходе из палаты Елена взглянула на лицо Андрея, но ничего не прочла в нем, кроме досады и усталости.
В палату Рамсея и Федора Федоровича Андрей заходить не собирался, однако его остановил гул доносившихся из-за двери возбужденных голосов. Андрей остановился, осторожно приоткрыл дверь. Потом поманил к себе Елену. Она передернула плечами, мол, неудобно вроде, но все же приблизилась к дверному косяку.
— Ты плохо себя чувствуешь, Теодор, потому что не можешь меня бить. — Рамсей сидел рядом с койкой Федора Федоровича, сжимая в руке свернутый «Медикл ревю», как дубинку. — Когда ты меня бил, ты очень хорошо себя чувствовал. Теперь я могу тебя немножко бить. — Рамсей потряс журналом.
— Валяй, валяй!..
— Тебя бьет не я, а этот печальный факт! Через неделя я флант Балтимора, и меня будут лечить готовый лазер. Придумал твой ученик, доктор Вихоров, а там сделают, кажется, быстрей.
— Андрей говорит, что в этом самом «Ревю», которым ты потрясаешь, уже дважды сообщалось о победе над раком. Но, допустим, на сей раз — не дурница. А кто будет лечить меня?
— Если тебя, Теодор, отпустят, я бы, наверное, мог…
— Спасибо. А кто будет лечить Нину? Оксану Петренко?
— Кто это — Петренко?.. На всех людей я не могу…
— О! — Федор Федорович сразу ожил. — Ты сам все поставил на свои места. Твоим балтиморским лазером будут лечить только толстосумов. Вроде тебя!
— Не очень так, Теодор! Не очень. Через год такой аппарат будет и в больнице для бедных людей.
— А мы через месяц будем лечить всех!
Френсис Рамсей покачал сединой:
— Не уверен. Мистер Виктор — большой инженер, друг доктора Вихоров. И он работает вместо свой отпуск. Разве это хорошо?
— Это прекрасно! Неужели ты не понимаешь?
— Нет… Чтобы все понимать, мне надо все видеть. И я лечу Балтимора.
— Что ж!.. Попрощаемся.
— Еще не сегодня.
Андрей осторожно прикрыл дверь. Пройдя несколько шагов по коридору, остановился, подождал Елену.
— Вот такие пирожки, как говорит мой друг Степа Зацепин. — Он достал сигарету, протянул пачку Елене.
— Тут же, наверное, нельзя?
Андрей спрятал пачку.
— Может, завтра, наконец, объявится Деркач?
— Может быть. — Елена отвела глаза и спросила — А в мою помощь ты совсем не веришь?
— Ну что ты, Лена! Конечно!.. — Андрей потянулся к ней, и она торопливо шагнула ему навстречу. Смущенно прижав голову к его плечу, торопливо заговорила:
— Тогда отвези меня поскорее домой… в гостиницу. А завтра рано-рано…
— Рано-рано, — почему-то шепотом повторил Андрей.
Главный противник лазерного новшества в хирургии, обладатель идеальной лысины, доктор Николай Николаевич Гудков, еще не переступив порога служебного хода, ведущего из лабораторий главного корпуса во двор, услышал ликующие клики и недоуменно вскинул голову.
Из распахнутых дверей временной, лаборатории Андрея явно захмелевшие (только каким образом!) люди выносили на руках отчаянно дергающего длинными ногами инженера Виктора Крамаренко, Степана и самого Андрея Вихрова, тут же, правда, вырвавшегося из цепких рук энтузиастов лазерного эксперимента.
Спотыкаясь, выбежал сантехник Филька с целой охапкой живых кроликов. Деловито направился к главному корпусу.
— Сразу в гистологию! — крикнул вслед ему Андрей.
Филька тряхнул патлатой головой.
— Что там происходит? — услышал за своей спиной доктор Гудков. Один из сотрудников его лаборатории торопливо протирал очки.
Гудков приподнял плечи.
— Кажется, вывели, наконец, огнеупорную породу кроликов. Во всяком случае, они теперь не дохнут сразу, на месте преступления.
Подошел Филька и остановился, не решаясь обеспокоить сразу двух докторов, загородивших вход в главный корпус.
Гудков неожиданно резко качнулся и выхватил за уши серого кролика из рук Фильки. Кролик весело сучил лапами, мигал явно зрячими глазами.
Доктор Гудков молча возвратил кролика Фильке и неторопливо двинулся к лаборатории Андрея, из черного Дверного проема которой выходили, то ли улыбаясь, то ли щурясь от яркого солнца, Светлова, Елена и профессор Коротич.
— Спасибо вам, Елена Николаевна! — Светлова мягко обняла улыбающуюся Елену.
Профессор Коротич, смущенно приглаживая клинышек бородки, едва Светлова отпустила Елену, подошел к ней, галантно поцеловал руку.
Склонил свою голову, не то поздравляя, не то просто здороваясь, и подошедший Гудков. Правда, и будучи склоненным, сияющий шар гудковской головы покачивался из стороны в сторону, словно доктор пытался стряхнуть некое наваждение.
— Спасибо, Андрей, Степан… — Светлова оглянулась, отыскивая взглядом отбежавшего в сторону Виктора Крамаренко, но позвать его не успела. Андрей с ходу ринулся в атаку.
— Так что, Надежда Петровна, будем готовить к операции Федора Федоровича?
Светлова всплеснула руками.
— Ну, ну! Сразу и к операции?! — Она вздохнула, заговорила совершенно серьезно. — Вот вам все нетерпелось обскакать доктора Бернстайна. А знаете ли вы, что из пяти больных, на которых он испробовал свой лазер, двое ослепли окончательно?
Гудков сокрушенно зацокал языком.
— Что ж, — Андрей вздохнул. — Два из пяти… Определенный процент неудач при научном поиске…
— Вы что, доктор Вихров? — Светлова посмотрела на Андрея с какой-то болью и растерянностью, голос ее чуть дрогнул. — Надеюсь… это не ваши слова.