Молодой светловолосый парнишка, весёленький такой, местами чуткий и всегда улыбающийся посетителям, заметил некоторую странность и подошёл к вам:
— Простите, что отвлекаю… всё ли хорошо? — обратился он к твоей жене, чуть встревоженно. Ты посмотрел на неё, но, ничего не заприметив, вернулся к своим думам — сейчас они чуть важнее, ведь тебе предстоит…
— Ничего, всё в порядке!.. Почему вы спрашиваете?
— Это не моё дело, конечно, но мне кажется, что мороженное вам показалось не по вкусу. Потому вы его не стали кушать? Если надо, мы его заменим…
Она покачала отрицательно головой.
— Не надо ничего заменять — мне расхотелось. Разве такого не может быть?
— Конечно может, просто… — не зная как лучше выразить свою мысль, парнишка, сдавшись, решил оставить вас под слова: «Хорошо, простите за беспокойство», отходя к стойке и, не переключая внимание ни на кого, продолжал следить за вами вплоть до ухода; но внутри него что-то вопило об опасности — это тревожило, это рождало в нём неприятные чувства.
Оказавшись на улице и дойдя до парка, а после — возвращаясь к дому и останавливаясь у крыльца, Лана взяла твою ладонь — сейчас самое время кое-что важное сказать, но и тебе есть что. Не так ли?
— Знаешь, — начал ты, смотря ей в глаза, — послезавтра я еду в командировку. На шесть, или чуть больше, месяцев.
— Ты уезжаешь? — уточняет она, а в мыслях «Не надо! Только не сейчас!».
— Да. Так надо. Понимаю, это большой срок, но иначе я не могу.
— Неужели ты не можешь отказаться?
— Нет, это поможет мне продвинуться дальше. Я, как ты знаешь, не очень люблю сидеть на месте… Почему ты не рада?
— Я рада такой выпавшей возможности, но прошу тебя, давай обсудим это. Тебе ведь необязательно в этом году ехать? Ты можешь…
— Не могу! — резко прерываешь её (откуда эта внезапная злость?!). — Я слишком долго к этому шёл, и сейчас ты хочешь все мои труды, моё потраченное время пустить в никуда? Второй возможности у меня уже не будет!
— Ошибаешься, у тебя будет много ещё возможностей…
Ты вырываешь руку — да что она понимает? Эта её уверенность, откуда она?
— Что ты знаешь? Ничего! — Не намереваясь продолжать разговор, поднимаешься по ступеням.
— Ты прав, я ничего не знаю о том, как бывает тебе сложно… Подожди! — отчаянно произносит она, но ты, не дослушав, хлопаешь дверью. Обида внутри тебя перекрывает любовь.
Всего один инцидент, а сколько проблем…
На следующий день, пресекая попытки Ланы поговорить с тобой, игнорируешь, убегаешь, закрываешься. Делаешь всё возможное, дабы не видеть её — было неприятно, но не о такой ли реакции предупреждали коллеги по работе: «Ты говоришь, что твоя жена-лапушка обрадуется? Я посмеюсь тебе в лицо: она начнёт упрекать и пытаться тебя отговорить» — всё так, как они и сказали. Оттого и раздражение. Оттого и приходится так себя по-дурацки вести.
Рано утром, взяв собранные вещи, намереваешься, не попрощавшись, отбыть на шесть месяцев — Лана останавливает тебя у выхода. Эта встреча. Последняя. Судьбоносная. Если бы только знал ты, что будет дальше…
— Не уходи, — с мольбой, произносит она. — Не уходи…
Игнорируя, проходишь вперёд.
— Мне страшно! О стольком надо тебе рассказать… — Хватает тебя отчаянно за руку, но ты ни в какую. — Почему не пытаешься меня выслушать?
Непроглядный туман лёг на город — не видно соседних домов, зловещая атмосфера. Достав ключи из брюк, сняв сигнализацию, кладёшь вещи в багажник машины.
— Как приеду, позвоню, — по-холодному бросаешь ты.
— Не оставляй меня тут одну… — Ты поворачиваешься к ней спиной, берясь за наружную дверную ручку автомобиля. — Меня кто-то преследует. Этот человек, он… он хочет меня убить! — со слезами на глазах, падая на колени, бредит, как тебе кажется, она.
«Они, эти женщины, сделают всё возможное, чтобы нас удержать», — как назло вспоминаются тебе слова, позволяющие с грузом на сердце выписать жене смертный приговор; садишься в машину и, прежде чем уехать, опускаешь стекло, по-прежнему не изменяя морозным ноткам:
— Уж коли так считаешь, что есть некто, способный на подобное, заяви об этом в полицию.
Какое-то время Лана продолжает сидеть на земле, не веря в совершённое тобой действие — отъезд. Неужели ты не видел, как она честна, сколько о многом нужно было ей ещё поведать тебе (о твоём новом статусе, к слову, и её, она забыла упомянуть, по-глупости)? Но, выбрав работу, послушавшись друзей, ты вырвал «цветок любви» и кинул его под ноги безжалостно растоптавшего неприятеля.
Так любил её? Красивые слова.
Так хотел быть всегда рядом? Медовая правда.
Белая (как её можно назвать) счастья линия окрасилась в красный цвет: впереди ожидает самое удручающее, выбивающее из колеи и заставляющее тебя ещё больше сожалеть, содрогаясь и навзрыд крича, — шесть с половиной месяцев спустя происшествие.
Вернувшись в опустелый дом, не застав ничего, кроме покинутости, в твои руки попадает в аккуратном белом конверте письмо, а в нём — приглашение на свидание…
Вжих-вжих-крамс.
Шаг 4. К правде
Шесть месяцев. В чужой стране. Далёкой и холодной. Жизнь, пусть даже с доброжелательными ительменами, не способствовала спасению от невыносимых сожалеющих мыслей, обуревавших каждый день в одиночные часы. Отвратительный поступок, оправдать который, после «открытия глаз», не помогло ни желание получить повышение путём собирания нужной информации, фотографических материалов для художественного фильма, ни советы коллег, думающих, что раз «они так живут, то и у других творится то же самое». Это тогда хотелось «яблоко» сорвать, да что в итоге? Искусил соблазн, на душе — несмолкающая раскаяния буря, утихомирить которую помогали недолгие телефонные разговоры с родственниками, к которым Лана перебралась. На вопросы вроде «Передать ей трубку?» и «Не хочешь с ней поговорить?» ты, не находя сил в себе, отнекивался, придумывая причины, позволяющие завершить разговор, удаляясь в раскаяние. Что двигало тобой в те минуты, сложно понять: хватило бы простого «Извини меня», но, мечась, пропускал через пальцы безмерно уходящее время.
После окончания поездки, вернувшись обратно в свой небольшой, но дорогой сердцу город, первым делом поехал домой, зная, что её не будет там. Объяснить это можно было так: в вещах, в предметах, во всём — был ваш «дух», та самая «атмосфера», и, погрузившись в неё, можно было без страха сказать громко: «Я вернулся, всё хорошо», становясь прежним, полетев окрылённым к единственной и незаменимой.
Но пристань — это дом — была не гостеприимной. Мебель прикрыта тканью, жалюзи закрыты, нет света, электричества. Из-за темноты дверь осталась открытой. Всё это вызывало удивление, но ещё большее — это письмо, аккуратно лежащее на кухонном столе. Чтобы ознакомиться с ним, пришлось возвратиться ко входу, останавливаясь у окна, убирая в стороны плотные шторы (зачем их вообще сюда повесили?).
Письмо. Улика. Леденящий ужас. Дрожание палец. И твои последующие ошибки.
«Здравствуй. Перейду не только на «ты», но и сразу к делу. Если ты читаешь это письмо, значит, твоя командировка закончилась двадцать шестого августа. Могу ошибаться, но к тому моменту, как письмо будет прочитано, день возвращения не будет играть существенной роли.
Что всё это значит? Простыми словами, эксперимент, проводимый в целях нахождения ответов. Каких именно? Не бери в голову. Не этим будут заняты твои мысли следующие часы.