Л. А. ШИЛОВ. Звучащие тексты Ахматовой. Стр. 231
Среди ивняка, без каких-либо признаков причала, нас ждал кто-нибудь из семьи на тупоносой плоскодонной лодке. Однажды, провожая Ахматову, я как-то не успел вовремя подать ей руку помощи, и она, выходя на крутой бережок, чуть-чуть оступилась; на лице ее мелькнула на секунду тень испуга, но я уловил, что Ахматова испугалась не падения, а возможности оказаться в смешном положении. Подобной возможности она допустить не могла.
С. В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 282
Она считает, что ее великую жизнь все рассматривают в телескоп.
Бедный мой разводик! Думал ли он, что ему будет такая честь, что через сорок лет он будет выглядеть как мировой скандальный процесс.
Анна АХМАТОВА. Ахматова и борьба с ней. Стр. 242
Да полно! Никто его не считал мировым скандальным процессом — никто.
Анна Андреевна: Мне позвонил Сурков. <…> Я у него спросила: можно ли будет мне из Англии съездить в Париж? «Да, — ответил он, — я видел ваше имя в списке, составленном Триоле». <…> При свидании я ему объясню: я могу быть гостьей Франции, но не Триолешки».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 271
«Грубость апокалипсическая! Секретарша называет меня Анной Михайловной. <…> Эта баба прислала мне письмо с надписью на конверте: «А. Ахматовой». Я этот конверт храню».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 55–56
Эпилог «Реквиема». Это совсем противоположный смысл, чем «…я памятник себе воздвиг нерукотворный».
<…> Созерцание своей живой еще славы, сознание своей силы и укрепили в Анне Андреевне ее гордыню, <…> это было обоснованное, <…> но все же более, чем хотелось бы, подчеркнутое чувство своей значительности. <…> Разговаривать с нею о литературе и о чем угодно всегда было интересно и приятно, но нередко как-то невольно она направляла беседу к темам, касающимся ее лично — ее поэзии или ее жизни <…>.
Д. МАКСИМОВ. Об Анне Ахматовой, какой помню. Стр. 119–120
Ахматова несла, как нелегкий груз, окрепшее бессознательно и сознательно величие, которое никогда не покидало ее.
С. В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 284
И МАЛЫЯ, И БЕЛЫЯ
Подписываться (если пишет не самым близким) «Константин», «Николай», «Александра» может только тот, кто по определению может обойтись без фамилии.
«Милым Рыбаковым с великим смущением. Анна».
СОБРАНИЕ О. И. РЫБАКОВОЙ. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 20
Анна.
Соломон Волков: «Ахматова ничего не делала случайно».
«Евгению Замятину Анна Ахматова. Кесарю — кесарево». Дарственная надпись на книге.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 43
«Кесарево» — это ее книга «Белая стая».
Мы, Николай II, Император Всея Руси, и Малыя, и Белыя…
«Фотографы, автографы, лесть, Бог знает что. Я приняла их верноподданнические чувства».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 556
Она примеряла к себе «леди Анну» и на худой конец «профессоршу Гаршину». Называть себя так вслух, подкладывая мысли у всех на виду, как накладные букли, было невозможно. Иронизировать над несостоявшимся августейшеством — более безопасно. Она подкладывала это с неутомимостью паровозного кочегара.
Бродский: <…> Анна Андреевна, после того как дала мне прочесть свои записки о Модильяни, спросила: «Иосиф, что ты по этому поводу думаешь?» Я говорю: «Ну, Анна Андреевна… Это — «Ромео и Джульетта» в исполнении особ царствующего дома». Что ее чрезвычайно развеселило.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 246
Шутки всегда на одну и ту же тему.
Записка Раневской: «Пусть бросит в мое логово». «Логово» был номер на первом этаже Дома актеров, в другой раз он мог быть назван «иллюзией императорской жизни» — словцо Раневской из тех, которыми Ахматова широко пользовалась.