Некрасовский Яким Нагой из деревни Босово сам о себе говорил так:
Но что до русского мужика лощёному «мидовскому» профессору Мединскому?
А ведь я могу напомнить ему и, например, описание тупой, пьяной жизни сормовских пролетариев в горьковском романе «Мать». И знает ли Мединский о «Нравах Растеряевой улицы» Глеба Успенского?
Правда, теперь стараниями «демократов» и «единороссов», этот роман и эти очерки из школьной программы исключёны. Но что уж тут — «единороссы» ведут к тому, что скоро сама школьная программа может быть исключена из жизни новых подрастающих поколений.
Мединский пытается доказать недоказуемое — якобы непорочную белизну и политическую «пушистость» царизма, но делать это в «лоб» рискованно, и Мединскому то и дело приходится «кривулять».
Скажем, вначале он уверяет читателя, что никаких-де исторических предпосылок для мздоимства властей предержащих при царизме якобы не было, что это всё «придумано и надумано» (стр.17 издания 2008 г.), а позднее (на стр. 189) сам же «доверительно» признаёт:
«И после Петра было в истории России несколько периодов, когда уровень коррупции максимально приближался к уровню «птенцов гнезда Петрова».
Так была в царской России широко развита коррупция или не была?
Была, была! Мы ещё на эту тему — «в разрезе Мединского» — позднее поговорим. Сейчас же замечу, что и в царской России для Мединского, как видим, не всё было сладко. Любая деятельность по укреплению независимости, по державному возвышению России для Мединского ненавистна. Поэтому и царь Пётр для него — фигура неприемлемая, и в «птенцах гнезда Петрова» Мединский видит лишь коррупционеров, начиная с Меншикова, и обливает их грязью, утверждая, что «при (выделение жирным курсивом моё. — С.К.) Петре I в России взяточничество и воровство приобрели широчайший размах».
Ой ли? При Петре ли или до Петра взяточничество и воровство приобрели на Руси широчайший размах — почему Петру с воровством и приходилось бороться так упорно и жестоко? И не потому ли Пётр для Мединского — чуть ли не патологический психопат? Нынешним ворам не с руки любить того, у кого для воров были лишь дубинка, дыба, топор и петля.
В целом же невесёлая правда о властях предержащих в царской России для Мединского — «надуманные» «выдумки». Однако интересно знать — знаком ли наставник будущих «россиянских» дипломатов Владимир Мединский с, например, оценкой николаевского Министерства иностранных дел видным русским дипломатом того времени Фёдором Тютчевым (тем самым, который ещё и великий русский поэт)?
23 июля 1854 года Тютчев писал своей жене Эрнестине, что если бы не был «так нищ», то открыто порвал бы со своим министерством, «этим скопищем кретинов, которые наперекор всему и на развалинах мира, рухнувшего под тяжестью их глупости, осуждены жить и умереть в полнейшей безнаказанности своего кретинизма». (Напоминаю, что это сказано о МИДе Карла Нессельроде, а не о МИДе Сергея Лаврова.)
В августе 1867 года (как раз в этом году император Александр II преступно продал Соединённым Штатам за бесценок бесценную Русскую Америку) опять-таки Фёдор Иванович Тютчев сообщал своей дочери Марии Фёдоровне Тютчевой-Бирилёвой:
«Разложение повсюду… В правительственных сферах бессознательность и отсутствие совести достигли таких размеров, что этого нельзя постичь, не убедившись воочию… Вчера я узнал… подробность воистину ошеломляющую. Во время последнего путешествия императрицы ей предстояло проехать на лошадях триста пятьдесят вёрст между двумя железными дорогами… Ну, так вот, знаешь ли, во что обошлось государству это расстояние в триста пятьдесят вёрст? В сущую безделицу: полмиллиона рублей! Это баснословно…»
Для сравнения сообщу, что на закупку станков для Адмиралтейских Ижорских заводов казна выделила в 1860 году аж 30 (тридцать) тысяч рублей, на новое оборудование для Кронштадтского пароходного завода — 47,3 (сорок семь и три десятых) тысячи рублей, а на сооружение полигона для испытания отечественных броневых плит — 19 (девятнадцать) тысяч рублей.
А вот мнение об одном из нежно вспоминаемых мединскими столпе царского режима — русском кулаке. Оценка, надо сказать, со стороны американского учёного, доктора Эмиля Джозефа Диллона. Он жил в России с 1877 по 1914 год, преподавал в российских университетах, много ездил по стране, имел широкие знакомства в различных слоях общества — от аристократов и министров до революционных кругов. Вот какую оценку он дал кулаку: