Стадии умственного развития согласно Пиаже
• В 1926 году Жан Пиаже описал некоторые характеристики мышления и стиля рассуждений, присущие детям. Он предлагает разделить когнитивное развитие на четыре большие стадии. Сенсомоторный период (от рождения до 2 лет): ребенок поддерживает связь с окружающим миром посредством телодвижений и ощущений. Познание происходит путем проб и ошибок.
• Дооперационный период (от 2 до 6–7 лет): начав говорить, ребенок достигает уровня символического мышления. Он приобретает способность обозначать вещи посредством слов или символов. Он начинает мало-помалу постигать значение таких понятий, как количество, пространство и время. Понимание абстрактных символов затруднено. Образ мышления крайне эгоцентричен.
• Период конкретных операций (от 7 до 12 лет): ребенок начинает сознавать, что события могут происходить за пределами его собственной жизни. Он уже умеет строить логические рассуждения; проявляется некоторая способность к абстрактному мышлению, позволяющая решать математические задачи.
• Период формальных операций (от 12 лет до взросления): ребенок умеет рассуждать абстрактно, выдвигать гипотезы и проверять их. Примерно к 15 годам подросток уже в состоянии оперировать вероятностными понятиями и пользоваться формально-абстрактной логикой. Иными словами, появляются зачатки научного образа мышления.
Таким образом, в возрасте от 2 до 7 лет воображаемое в сознании ребенка смешивается с реальным, поэтому для решения своих проблем или для реализации своих мечтаний ребенок прибегает к помощи фантазии. Конструируя реальный мир на основе своих желаний, он изобретает разных вымышленных персонажей и даже воображаемых друзей.
Словно подчеркивая параллели, которые можно провести между дооперационной стадией умственного развития ребенка и «Тайной», Ронда Берн призывает своих читателей вернуться в мир детских грез. Это нужно для осуществления второго этапа применения закона притяжения, который состоит в том, чтобы поверить, что желаемое уже получено: «Как привести себя к такой вере? С помощью воображения. Будьте как ребенок: фантазируйте, верьте в воображаемое».
Для тех, кого пугает перспектива впасть в детство, Ронда Берн поясняет, что смысл детских сказок заключается не в том, чтобы учить детей моральным принципам или преподавать уроки жизни, а в том, что они в буквальном смысле скрывают в себе вечные истины: «Мудрость, заключенная в этих историях, веками передавалась из поколения в поколение и вошла в легенды. Многие люди читают их, не понимая, что в них раскрывается важнейшая истина жизни».
Чтобы прояснить свою мысль, Ронда Берн затем цитирует Джеймса Рэя, который не моргнув глазом утверждает, что сказку про Аладдина и его волшебную лампу следует понимать буквально, поскольку она описывает реальное устройство мира, с той единственной поправкой, что «вселенная» гораздо щедрее джинна: «В современной версии сказки можно загадывать только три желания, но в первоначальной версии для желаний не было никаких ограничений».
И чтобы еще сильнее завлечь взрослых в мир детских иллюзий, Ронда Берн советует родителям и учителям поощрять магический образ мышления у детей, объясняя им действие закона притяжения. Об этом свидетельствует следующий пассаж из «Тайны»: «Это великолепный способ познакомить детей с законом притяжения. Я надеюсь, идея создания «досок визуализации» вдохновит родителей и учителей по всему миру».
Если магическое мышление составляет неотъемлемую часть одной из стадий нормального развития ребенка, оно вполне может проявляться и у взрослых. Такой образ мышления характерен для некоторых разновидностей психозов, однако существует возможность его проявления и у людей, которые не считаются психически больными.
В своем интересном исследовании[27] психолог Эмили Пронин и ее помощники рассмотрели типичные проявления магического мышления у испытуемых, значительную часть которых составляли студенты Принстонского университета. В ходе первого эксперимента испытуемые пронзали иглами куклу вуду, заменяющую собой «жертву». После этой процедуры «жертвы» (подставные участники эксперимента) имитировали головную боль. Исследователи отметили, что те из испытуемых, которые желали зла своей жертве, в большей мере ощущали свою личную ответственность за страдания, якобы ими вызванные, нежели те, которые втыкали иглы с нейтральными мыслями. Другими словами, желание причинить боль способствовало тому, что человек в большей мере был готов признать себя действительным источником головной боли у «жертвы».